Работы. Мемуар - Александр Феликсович Борун
Ещё больше был похож на персональный комп принесённый отцом домой «БК». Это была небольшая коробочка, к которой подключалась клавиатура. И можно было подключить и использовать как монитор телевизор.
Настоящим персональным компьютером был чехословацкий «Правец», а вот где я с ним познакомился, уже не помню. Кажется, уже в Москве. Он работал с магнитными дискетами ёмкостью 256 килобайт. А потом и с дискетами удвоенной плотности 512 килобайт. Постоянной памяти у него не было15, так что приходилось, как с «Электроникой», вставлять загрузочную дискету, потом дискету в бейсиком, потом со своей программой. Но уже был монитор16. Следующая модификация «Правца» имела постоянную память – жёсткий диск ёмкостью аж 10 мегабайт.
И, наконец, Аня с отцом съездили на конференцию в США в 1988 г., где коллеги организовали им возможность прочесть несколько лекций, а на полученную зарплату они вдвоём купили компьютер (за тыщу с небольшим долларов) класса IBM XT-286 и даже принтер к нему17. Матричный. Это который изображает символы с помощью иголочек и при печати громко жужжит. Монитор при нём был не чёрно-голубой, а чёрно-жёлтый, назывался «Геркулес» и имел нестандартную матрицу, несколько шире обычной18. Жёсткий диск был 20 Мб. Потом мы его заменили на 40. Когда сломался первый – в смысле, сломалась ФАТ, файл аллокэйшн тэйбл, в которой записаны координаты всех файлов, – мы его вручную починили за две недели, распутав, где какой файл начинается и кончается. Когда сломался диск в 40 Мб, починка заняла месяц. А потом появилась Виндоус, которая не разрешает лазить в ФАТ. Надо бы где-то рассказать, как именно они сломались тогда, но, наверное, нужно, наоборот, рассказ про компьютеры отсюда убрать. Не знаю.
Ситуация с колхозами
Возвращаясь к лаборатории в ОКБ завода ПУЛ, после окончания СГУ четверо выпускников появились на работе не одновременно. Полагалось приходить в течение какого-то срока, кажется, месяца, но за опоздание на всё лето санкций не применяли. Надо же отдохнуть перед работой. Однако всё оказалось не так просто. Я появился на работе первым, и мне сейчас же сказали: о! отлично, тут как раз скоро от лаборатории нужен человек в колхоз, ты и поедешь, на новенького. И тут пришёл мой друг Алик Хазанов. – Хм, – решил начальник, – нехорошо ведь наказывать за более раннюю явку на работу, а посылка в колхоз, как-никак, сходна с наказанием. Хоть и в некоей очерёдности, но это как наряды (на кухню, в армии, а не что надевать). Наряд в очередь – нормально, а вне очереди – наказание. Пускай едет тот, кто пришёл позже. Он и поехал.
Немного времени спустя в новой волне посылки в колхоз опять потребовали человека от лаборатории. И опять мне сказали готовиться морально и материально (в смысле, запастись соответствующей одеждой, если нету). И тут – хоп! – появляется Олег Горбунов. Так что поехал он. А в третий такой же раз поехал Сергей Курчаткин, появившийся позже всех.
А я в тот раз так и не поехал. Зато пришлось ехать зимой, когда вдруг тоже потребовался «доброволец». Но колхозы – другая история, лучше их описывать отдельно.
Омегатрон
Руководителем группы у меня был Сергей Николаевич Якорев. Он был из Сибири и иногда произносил не сразу понятные сибирские выражения, например, сказал мне как-то «рули шéметом», что означало «сбегай быстро». Ещё он любил выражение «что совой по пню, что пнём по сове», видимо, аналог выражения «что в лоб, что по лбу». Внешность он тоже имел соответствующую, сильно выше и шире меня (у меня рост чуть ниже среднего). Алик и Олег19 попали в группу рентгеноструктурного анализа. Наша группа из двух человек (включая руководителя) должна была заниматься Оже-спектроскопией, но пока спектрометра не было, анализировала разные образцы методом термического газоотделения. То есть какой-нибудь люминофор, предназначенный для работы в катодолюминесцентном индикаторе, помещался в пробирку и нагревался, а мы смотрели, какие газы выделяются и сколько, чтобы определить, хотя бы приблизительно, как он будет работать под электронным облучением – что из него может полететь неустойчиво прихимиченное, почему, скорее всего, он выйдет через некоторое время из строя. Для анализа мы собрали кустарную установку с омегатроном – кажется, омегатроны выпускались прямо тут же, на заводе, а может, и нет. Омегатрон – своего рода электронная лампа. В стеклянной колбе находится небольшой металлический кубик, не сплошной, а состоявший из шести отдельных сторон – электродов. На два из них подавалось напряжения для разгона электронов, и сквозь один из них стреляла электронная пушка. Она ионизировала газы, попавшиеся на пути пучка где-то в середине объёма куба. Два другие электрода увлекали ионы поперёк хода пучка, а через ещё два проникало магнитное поле, в третьем направлении, поперечном к тем двум. Под его действием траектории ионов искривлялись и они попадали или не попадали в приёмник. Это зависело от их соотношения массы и заряда, а также от приложенного напряжения. Напряжение постепенно менялось, и от полученной развёртки рисовался график – спектр, на котором можно было опознать пики разных газов. Некоторые сливались, но в целом, зная состав образца, можно было как-то разобраться. Не помню, пытались ли мы использовать эталонные образцы, или это при таком грубом методе было провальной затеей с самого начала. Но, помнится, какие-то пики мы пытались вычитать одни из других. Наверное, для опознания газов в случае, когда часть пиков сливались, а часть нет. Тогда можно было по индивидуальным пикам определить один из тех, что слились, и, вычитая, определить количество второго20. Конечно, количество это было только в сравнении с другими газами в данный момент времени – нагревать образец всегда одинаковым образом трудно. Но можно как-то проинтегрировать и оценить общее газоотделение.
Для создания в омегатроне магнитного поля он помещался в зазор между полюсами здоровенного подковообразного магнита, кажется на шесть с чем-то тысяч гаусс. Это был опасный предмет – он мгновенно портил часы, которые тогда были исключительно механическими, электронные появились позже. Кстати, не знаю, что будет с электронными часами в сильном магнитном поле. Может, и ничего. Но в механических шестерёнки намагничивались и переставали крутиться. Или маятник переставал качаться, примагниченный к ближайшей детали, не знаю. Сергей Николаевич испортил об этот магнит двое часов и стал, приходя на работу, тут же снимать часы и класть на стол, чтобы не сунуться к магниту, забыв их снять. Я тоже. А
