Розы в снегу - Кох Урсула
— Ты и впрямь веришь в такое?
Эльза промолчала. На самом деле она тоже не очень хорошо представляла, что значит быть замужем.
— Думаю, это прекрасно, — наконец проговорила она с нажимом.
— Не знаю… — протянула Катарина.
Недели две спустя, когда груженые продовольствием подводы, гремя по булыжнику, тянулись нескончаемой вереницей в монастырь — забота о пропитании благочестивых монахинь входила в обязанности окрестных крестьян, — в ворота обители въехала узкая карета и начала с трудом прокладывать себе дорогу меж запрудившими двор повозками, животными и людьми. Затем из экипажа с важным видом выскочил посыльный и, растолкав любопытных крестьянок, поспешил в резиденцию настоятельницы.
На этот раз даже рассекающая со свистом воздух указка сестры Аделаиды не в силах была заставить девочек оторвать взгляды от окон и дверей. С открытыми ртами взирали они на поджарых коней и незнакомый герб, с великим тщанием нарисованный на дверцах кареты. Украдкой поглядывали и на побледневшую Элизабет.
Один из слуг матери-настоятельницы стремительно пересек двор и, войдя в класс, что-то прошептал на ухо сестре Аделаиде.
Та положила указку на пюпитр и крикнула:
— Элизабет!
Девушка покорно отвернулась от окна, подошла к монахине и склонила голову. На мгновение наставница возложила руки на голову ученицы. Губы женщины дрожали. Затем сестра Аделаида отвернулась и Элизабет последовала за слугой матери-настоятельницы. Немного погодя она появилась во дворе закутанная, несмотря на летнее тепло, в светлую накидку. Работник, несший за девушкой узел, помог ей сесть в карету. Элизабет ни разу не оглянулась. Карета развернулась и, оставив во дворе облако пыли, исчезла за воротами.
— Займите свои места, — приказала сестра Аделаида необычно мягким голосом.
Во время вечерней службы Катарина сложила руки и с мольбой глянула на статую Девы Марии.
— Пресвятая Дева, сохрани Элизабет от всякого зла, которое ей может принести замужество.
И почувствовала, как по спине пробежал озноб.
„Supplizes Te rogamus omnipotentes deus…“
«Смиренно просим мы Тебя, всемогущий Боже…»
***
Миновал День всех святых ; ветер швырял в окна снег с дождем. Девочки, дрожа от холода и кутаясь в тонкие накидки, склонились над книгами. Покрасневшие пальчики с трудом удерживали перья. Все медленнее складывались буквы в слова, все чаще нарушали тишину чихание и кашель.
“Miseratio hominis cirka proximum…“
«Сострадай, человече, ближнему своему…»
Зима в этом году пришла рано…
Маргарете, сидевшая рядом с Катариной, отложила в сторону перо и зашлась в мучительном кашле.
Катарина с тревогой обернулась к ней.
— Продолжайте писать! — приказала сестра Аделаида.
„Misericordia autem dei…“
Маргарете хотела писать. Но не могла. Она тяжело дышала.
— Ступай в спальню и ляг, — разрешила монахиня.
Девочка начала приподниматься с места и вдруг зашаталась.
— Катарина, проводи ее!
Катарина крепко взяла подругу за руку. Идти пришлось медленно, еле-еле переставляя ноги. Рука Маргарете источала жар и дрожала. За окном угасал день. Припозднившаяся крестьянская повозка с грохотом выезжала в монастырские ворота.
В спальне Маргарете как подкошенная рухнула на кровать и застонала. Катарина в растерянности топталась рядом.
— Мне холодно!
— Подожди, я укрою тебя одеялами. — Катарина была рада хоть что-то сделать для подруги. Она быстро сдернула одеяла с соседних кроватей. Однако как только она принялась укрывать Маргарете, та вдруг громко закричала:
— Воды! Дай мне воды!
Катарина бросилась к колодцу, затем, тяжело дыша, вернулась в спальню и поднесла кружку к губам больной. Маргарете тряслась мелкой дрожью. Капли стекали по подбородку девочки, падали на одеяло. Выпив всю кружку, она вздохнула и откинулась на подушку.
В спальне совсем стемнело. Со страхом всматривалась Катарина в кромешный заоконный мрак.
— Катарина!
Маргарете протянула к ней руки.
— Останься со мной!
— Конечно, останусь. Как же иначе. Не бойся.
Хотя от холода у Катарины зуб на зуб не попадал, она не отошла от постели подружки — Маргарете, казалось, заснула. Приглашая к вечерне, ударил колокол. Катарина слышала, как воспитанницы монастыря, направляясь к церкви, пересекли двор; губы девочки зашевелились, нашептывая слова псалма:
— Domine, probasti me et cognovisti… Испытываешь Ты сердце мое, Господи…
Наконец вечерня закончилась, двор заполнился голосам монахинь и воспитанниц; немного погодя Катарина увидела на стене отблеск лампы. К постели больной приблизились сестры Аделаида и Гертруда, их сопровождала какая-то незнакомая монахиня. За спинами женщин маячили снедаемые любопытством школьницы — однако сестра Аделаида быстро прогнала девочек ужинать.
— Хорошо, Катарина, что ты осталась с подругой, — заговорила незнакомка тихим приветливым голосом. У нее было светлое лицо и добрые лучистые глаза. — Я Магдалена фон Бора, сестра твоего отца. — С этими словами она подала племяннице руку, а затем склонилась над больной.
С удивлением всматривалась Катарина в тетю, о существовании которой даже и не догадывалась. И тут на девочку нахлынули какие-то смутные воспоминания: отец тяжело вышагивает по комнате… она сидит у камина… кто-то задает вопросы.
— Моя сестра Магдалена, — говорит отец, — тоже в десять лет ушла в монастырь…
Тем временем тетя Магдалена пощупала пульс больной девочки, положила руку на ее пылающий лоб и сказала:
— Я приготовлю травяной настой.
Маргарете с надеждой вскинула на нее глаза и опять зашлась в кашле.
— Пойдем со мной, Катарина!
Сестра Гертруда взяла лампу и присела у постели больной. А Катарина, спотыкаясь, побрела по темному двору за сестрой Магдаленой. Снежные хлопья летели девочке в лицо.
Немного погодя они оказались перед маленькой дверью. Магдалена отомкнула ее и вошла внутрь. Катарина боялась вздохнуть. Не осмеливалась она и переступить порог. Кроме неясной тени монахини, девочка в черноте помещения ничего не различала. Почувствовав, что ее маленькая спутница медлит, Магдалена обернулась:
— Заходи. Не бойся. Дверь не закрывай, тебе скоро возвращаться.
Еще несколько шагов, и они очутились в зале со сводчатым потолком. В воздухе витали странные запахи. Привычным движением Магдалена выудила из темноты лампу и зажгла ее; комната озарилась слабым светом. Связки сушеных растений и трав висели на стене и лежали на полках. На столе меж стеклянных склянок с семенами и листьями Катарина заметила большую раскрытую книгу с подробнейшими рисунками растений.
— Это аптека, Катарина, — пояснила монахиня. — Сестра аптекарша приготавливает здесь лекарства для больных.
Она поставила лампу в угол и зазвенела склянками. Катарина осталась стоять в темноте. В маленькой печке потрескивал огонь. Магдалена вскипятила воду и заварила травы. Девочка глубоко втянула в себя воздух — по комнатушке поплыл густой приятный аромат.
— Нельзя ли принести Маргарете сюда? — спросила она тихо.
— Нет, Катарина, здесь могут лечиться только принявшие постриг сестры. Мирянам сюда вход воспрещен. О девочке позаботится сестра Аделаида. Отнеси ей этот кувшин, — ответила женщина, а затем добавила: — Я провожу тебя до дверей.
Катарина обеими руками взяла кувшин с пряным настоем и поспешила за монахиней. На пороге Магдалена обернулась:
— Дальше найдешь дорогу сама!
Дверь захлопнулась. Катарина продвигалась вперед, осторожно ступая в темноте. Свет лампы в окне спальни указывал ей дорогу. Когда Катарина приблизилась к постели Маргарете, сестра Аделаида молча ей кивнула. Медленно и бережно напоили они больную целебным снадобьем.
Маргарете кашляла всю ночь. Утром сквозь серые облака робко просочились солнечные лучи. Больная мелкими, неуверенными шажками приблизилась к окну. Катарине разрешили остаться при ней.
