Галина Сафонова-Пирус - Блюзы памяти. Рассказы, эссе, миниатюры
Ну что я могла ответить ей, кроме как взглядом – на её скорбный. Потом стала перебирать листки и на одном мелькнуло стихотворение:
Дороги, дороги, дороги!Куда вы спешите, куда?Дороги, дороги, дороги!Бескрайние жизни поля,
И сколько ещё поворотовГотовит текущий маршрут?А дома нас любят и помнят,
А дома в нас верят и ждут. Дороги, дороги, дороги!Кругом – перекрестки судьбы,
Дороги, дороги, дороги!От них никуда не уйти,
И если на сердце тревогаСкажу я тебе: не грусти,
Поверь, у родного порогаСойдутся наши пути.
Дочитала. Взглянула на Валюшу:
– Это его стихотворение?
И она улыбнулась:
– Я тоже его – об этом… Но он только повторил вот эти строчки:
И сколько ещё поворотовГотовит текущий маршрут?А дома нас любят и помнят,А дома в нас верят и ждут.
И ниже, как всегда написал: «Только что опять выстрелы были слышны, и пожарная машина с сиренами мимо дома поехала в сторону Марьинки, где мой брат. Хочу сходить к нему, хотя он и не разрешает, но тебе, милый, нежный, добрый и светлый человечек, надобранич!» И прислал открытку – букет роз. Я поблагодарила его, написав, что его букет – на моём «Рабочем столе», для каждого дня, а он тут же ответил: «Умничка! Каждый день на него смотри!»
Валюшка замолчала и лицо её совсем стало похоже на горестную маску. Потом встала, вышла в коридор, и я услышала… Ну, да там, в ванной, умывалась, пытаясь скрыть слезы.
– Валюша, ну что ты? – удивилась я. – Ведь вроде бы ничего… ничего трагического с Алешей не случилось.
Но она молча утерлась, потом прошла в зал, собрала расползшиеся по дивану листки и взглянула на меня:
– Не случилось, говоришь?.. Больше недели от него не было писем, и я подумала: ну, вот и хорошо, наверное, познакомился с девушкой и теперь… А вчера вечером включаю компьютер и читаю: «С прискорбием сообщаю, что Алеша погиб. Благодарю за теплые слова моему брату, которые он слышал от вас. Николай».
– Валя! – я даже испугалась: – Как же так… вдруг? И Николай… это брат Алеши?
Валентина не ответила и, склонившись над сумочкой, нашла в ней носовой платок, утерла слезы. Потом, машинально сворачивая листки в трубочку, сказала, не глядя на меня:
– Да я тут же спросила его: «Николай, как вы узнали о моей переписке с братом?» А он ответил: «Нашел Алёшкин мобильник».
Как, чем надо было утешать Валентину… да и себя? И снова, чтобы успокоить, залепетала:
– Послушай, а может, всё же и Николай… не… а…
Но она вскинула руку, словно отстраняясь от меня:
– Нет! Я чувствую, что всё… все – правда, правда! И Алеша, и его брат Коля. Ведь могло же так быть, могло!
И снова хлынули слезы.
Иногда слова бывают неуместны, бесталанны, – бессильны. Поэтому я подошла к музыкальному центру, поставила наш любимый диск с «Эльвира Мадиган» Моцарта и…
И полилась прекрасная музыка, утешая Валюшу, меня… а, может быть, и Алешку с бабой Люсей, сопровождая их души в освобождённом парящем полёте над грешной, нечестивой Землёй.
(События и письма достоверны.)
Живые ниточки
Бедненький, так уж никому ты и не нужен? Такой милый, а выдворили. Что, так и будешь теперь ютиться в подъезде?
Это я – мягкой игрушке, маленькому серому… или белому коту в красной шляпке и голубых шортиках. Уже с неделю сиротливо и обиженно сидит он на подоконнике под таким же выселенным фикусом и каждый раз, когда начинаю подниматься на свой пятый, провожает меня грустным взглядом синих глаз, а я невольно опускаю свои, карие, и даже слегка сжимаю плечи, спеша прошмыгнуть мимо, и потому, что он… нет, не он, а взгляд его похож на чей-то! Но никак не могла вспомнить «чей», а вот сегодня, когда опять проходила мимо, то мой биологический Яндекс вдруг выбросил ответ: у неё был такой, у неё!.. у Ланы со странной фамилией Ленок. Ну что ж, спасибо тебе, выселенный и никому не нужный серый… или белый котик, давай за это усыновлю тебя. Пошли…
Ну вот, выкупанный и повеселевший сидишь теперь напротив меня и, может быть, поможешь вспомнить Лану, раз так настырно подшептывал о ней… Ну да, тогда она, мой новый ассистент, появилась у нас незаметно, – главный редактор не представил её на летучке, – и она, сидя в уголке холла, лишь иногда поднимала глаза и пристально всматривалась в кого-либо, – я сразу заметила в ней это. Да и потом не раз улавливала это её потаённое вглядывание, вживание в тех, кто был рядом, и даже в вещи, предметы.
Да понимаешь, серый… нет, теперь уже белый после купанья-то, довольно скоро я поняла: не быть ей ассистентом режиссера с этой своей особенностью, – ассистент во время прямого эфира должен быть бойким и «стойким оловянным солдатиком», схватывающим на лету и исполняющим сказанное, а она… Ну как она могла тут же «воплощать замыслы» режиссера, если вдруг пленялась чем-то и зависала над ним?
А вот тебе пример. Когда во время прямого эфира по тихой связи посылала ей очередную команду, то она не всегда и слышала её, а я через смотровое стекло видела: уставилась на заикающегося выступающего и даже пытается подсказать ему что-то. Ну, а если наезжала самодеятельность для записи концерта, то Лане и вовсе становилась не до режиссера, – до конца выслушивала всех, кто подходил к ней, а если еще и с воздыханиями!.. Ну конечно, непременно надо было утешить жалобщика и тогда с лёгким дрожанием рук, стоя напротив того и готовая вот-вот расплакаться вместе с ним, уже не слышала ни просьб, ни команд… Ты только подумай, мой освежённый белый кот, ну как мне было прервать такую задушевную беседу? Вот и приходилось взваливать всё на другого ассистента, а тот потом тоже жаловался… но уже начальству.
Ну, а внешность Ланы Ленок… Да в общем-то – ничего особенного: не сказать, что красива, да и некрасивой не назовёшь. Осанка? Нет, не загляденье – плоть её не кричала о себе. Высокая, худенькая и одежда как бы соскальзывало с неё, не задерживаясь ни на груди, ни на бёдрах, лишь книзу открывая довольно стройные ножки. А, впрочем, зачем я – о внешности? Я же хочу – о другом… Так вот, мой безмолвный кис, помню еще и такое: она сидит и что-то вяжет в ожидании эфира. Подхожу, сажусь рядом:
– И что мы вяжем? – улыбаюсь.
– Свитер, – отвечает сразу, словно ждала вопроса.
– И кого ж потом одаришь таким красивым свитером?
Ответит ли? Нет, только улыбнулась, хочет набрать очередную петельку и тут слышу тихое:
– Глупая, непослушная, никудышная… – Кому это она? Никого рядом нет, а она опять: – Ну что ты вытворяешь?
Ой, да это она – петельке! Ну и ну…
– Лана, ты с каждой… так? – снова улыбнулась.
– Нет, не с каждой, – хмыкнула. – Хочу вытяну её вот так… – и петля выросла на моих глазах, – а нитка по-своему хочет… мстит за что-то.
– Мстит? – уточняю.
– Ну да, ведь ниточки тоже живые, вот и…
Ла-аночка, детка, как тебе жить-то, если еще и ниточки… Но говорю:
– Да, конечно. Может, и в твоей черной нитке есть нечто, похожее на чёрную… ой, прости, на белую душу.
Да нет, мой пушистый, и не думала над ней подшучивать! С такими, предметно-ощущающими, шутки плохи, с ними надо бережно, как с тонким стеклянным сосудом, иначе и его разобьёшь, и сам руку… душу порежешь.
Что еще помню? А, пожалуй, вот… Надо было как-то закупить несколько вазочек для цветов… перед выступающими на столы ставить. Послала её, и что-то долго не возвращалась, а когда наконец-то!.. то я лишь руками развела, а она бережно взяла один из купленных сосудов и с блеском в глазах почти запела:
– Это я из-за неё… из-за этой прелестной и единственной, чуть не опоздала. – Я удивлённо взглянула, а она поспешила пролить свет: – Понимаете, все вазочки были одинаковые и я не сразу могла выбрать вот такую, с пупочкой.
– Лана, ну какая еще пупочка?
– А вот такая… Видите? – И, проведя пальчиком по тёмному ободку, погладила на светлом поле вазочки капельку стёкшей краски. – Правда, как пупочек?
Котик мой приёмный, ну что было ответить?.. Вот и я не ответила… правда, тоже погладила капельку-пупочку, а потом налила воды в «единственную», опустила в неё веточку гвоздики и сказала:
– Пожалуй, так она красивей будет… да еще с пупочком!
Но нет, хватит прорисовывать образ Ланы, – для карандашного, а, вернее, для словесного наброска и этого достаточно, – хочу теперь вот о чём… а, вернее, о ком.
Появился у нас вскоре и новый помощник режиссера, Серёжа Филатов и, кстати, в том самом свитере, который тогда вязала Лана. Да-да, значит, связывала их живая ниточка, да они и сами были похожи… нет, не внешне, а по мироощущениям. И о Серёжке помню больше, чем о Лане потому, что был он ну очень интересный паренёк: лицо почти всегда напряженное, взгляд беспокойный, а порой и лихорадочный, и похож… похож был на красивого щенка-подростка. Когда представили его на летучке, то как-то сразу подумалось: ну вот, подходящая пара для Ланы… и еще одна моя головная боль. В чём вскоре и убедилась.
