Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

— Мой! — раздался возглас Кириченко.

— Тише, — прошипел отец.

Больше в тот загон дичи не подняли. Когда все закончилось, охотники сгрудились у кабана.

— Мой, — настаивал Кириченко.

— Позвольте, — возразил отец, — я стрелял первым и точно попал. Вы же уже стреляли по практически убитому зверю.

— Но упал-то он после моего выстрела, — горячился Кириченко. — Вы, скорее всего, промазали.

Я уже рассказывал о «ноздревском» характере Кириченко — стремлении во что бы то ни стало объегорить партнера, неважно, будь то мена ружьями или шляпами, или спор из-за кабана. Отец стрелял отлично, гордился своей меткостью, и обидное слово «промазал» задело его за живое.

— Как это промазал? — возмутился отец. — Давайте назначим экспертизу.

«Судьей» выбрали маршала Гречко, он любил такие представления и охотно согласился. Отец шутливо запротестовал — сын Кириченко женат на дочери Гречко, они родственники, и объективности от Гречко не дождешься. Но маршал поклялся судить беспристрастно.

Еще несколько загонов прошло безрезультатно. Начало вечереть, и охотники направились в гостиницу, обедать. Егеря тем временем, в присутствии Гречко, снимали с кабана шкуру. В зверя попали две пули, но из туши достали только одну, другая прошла навылет. Судье предстояло определить, чья пуля оказалась смертельной. Отец стрелял в кабана сбоку, а Кириченко — почти в лоб. Боковой выстрел поразил кабана в ухо и вышел в глаз. В таких случаях смерть наступает практически мгновенно. Жакан не нашли. Лобовой жакан прошел между передних лопаток и, не задев сердца, застрял в теле. Выстрел тоже смертельный, но, после него кабан мог бы пробежать еще не один километр.

Вернувшись к обедавшим, Гречко с заговорщицким видом вытащил из кармана расплющенный кусочек свинца, поднял его над головой и торжественно провозгласил: «Он принадлежит Олексе!», то есть Кириченко.

— Что я говорил? — заулыбался Кириченко и, повернувшись к отцу, добавил: — Я же говорил, вы промазали.

Отец насупился и уставился в тарелку. Гречко, не садясь за стол, держал паузу. Насладившись произведенным эффектом, он закончил фразу: «Но убил кабана другой жакан. Смерть наступила от выстрела Никиты Сергеевича, и он, согласно обычаю, награждается еловой веточкой».

Гречко протянул отцу награду. Еловую веточку обычно втыкали удачливому охотнику в шапку. За столом к лысой голове отца ее пристроить не удалось, и Гречко положил веточку сбоку от его тарелки. Теперь уже победно улыбался отец, а Кириченко обиженно засопел.

— Пошли вы все к дьяволу, подхалимы проклятые, — вдруг закричал он, выскочил из-за стола и ринулся к двери.

— Олекса, — обескураженный Гречко попытался его остановить.

— Товарищ Кириченко, это всего лишь охота, — вторил ему отец. Но Кириченко их уже не слышал, он сорвал с вешалки пальто и, хлопнув дверью, не попрощавшись, уехал в Москву.

— Это всего лишь охота, — расстроенно повторил отец. Присутствовавшие подавленно молчали. Гречко попытался пошутить, но безрезультатно. Настроение у компании испортилось.

На следующий день Кириченко извинился перед отцом и Гречко, посетовал, такой уж у него характер. Вот, собственно, и вся история.

Подобные происшествия на охоте не редкость, я был свидетелем не одного разбирательства, а однажды и участником. Мы тогда не поделили с отцом утку. Я тоже заспорил было с отцом о приоритете на охотничий трофей и — проиграл. Дело было так. Я расположился на болоте в камышах в паре сотен метров от отца. Охота шла так себе, и тут над ним пролетела утиная стая. Выстрел. Птицы встрепенулись, но продолжали полет, правда, одна шла как-то неуверенно, с натугой. Поблизости от меня утка начала круто планировать — верный признак смертельного ранения, но я, в охотничьем запале, не обратил на это внимания, выпалил их обоих стволов, и утка упала замертво. Только успел я ее подобрать и засунуть в ягдташ, как из зарослей появился отец с егерем, внимательно осматривающим поверхность воды.

— Ты тут утку не видел? — спросил меня отец.

— Твою нет, а вот эту я только что убил, — я вытащил из ягдташа свою добычу.

Вспоминая предсмертный утиный полет, я все яснее понимал, что правда не на моей стороне.

— Но упала только одна утка, ваша, Никита Сергеевич, — вмешался егерь.

— Но это мой сын, — не очень логично отвечал отец. Ему явно не хотелось портить мне настроение.

Но настроение уже испортилось, к тому моменту все происходившее прокрутилось в моей голове, и последние сомнения отпали, я стрелял в уже убитую утку и, судя по ощущениям, промазал. Я вытащил утку из ягташа и молча протянул ее отцу.

— То-то же, а вы говорите — сын, — проворчал егерь.

Мне стало стыдно, и я покраснел.

— Ничего, ничего, такое с каждым случается. Ведь стреляли мы оба, — разрядил обстановку отец.

Мы разошлись, каждый своей дорогой, но охота меня больше не радовала, стрелял я кое-как и домой вернулся почти без добычи.

Так что на охоте всякое случается.

Другое дело — с Козловым вообще ничего подобного не происходило, и сувенирной пули отец в кармане не носил. Возможно, что Шелепин услышал о «кабаньей» истории с Кириченко от отца или от Гречко, они оба в хорошей компании любили порассказать о своих охотничьих приключениях. А потом вспомнил про тот случай и счел политически выгодным все переиначить. А может быть, за треть века, прошедшие между охотой и его собственными воспоминаниями, просто позабыл детали происшествия, свидетелем которого он не был. И блестящая пуля тут совсем не к месту. Шелепин не был охотником, иначе бы он знал, что во время охоты загоном, пулями из нарезного оружия не стреляют, они летят далеко и могут наделать бед. Охотятся с гладкоствольными ружьями, их заряжают или картечью, свинцовыми дробинами полсантиметра в диаметре, или единственной, более крупной, свинцовой картечиной, называемой жаканом. Он летит метров на семьдесят, в пределах видимости, а потому относительно безопасен. Попав в цель, свинец деформируется до неузнаваемости, жакан превращается в бесформенную лепешку. Автор же, не знаю кто, Шелепин или Зенькович, вообразил себе винтовочную пулю в блестящей твердой, никелевой оболочке, действительно годящуюся на сувенир.

Так некоторые историки превращают охотничьи байки в «историю».

От Кэмп-Дэвида до Челябинска

Здесь я стараюсь, по возможности, не касаться международных проблем. Это отдельная тема, и ей я посвятил отдельную книгу «Рождение сверхдержавы». Но совсем их игнорировать невозможно и неразумно.