Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

Выступая 6 апреля на приеме в Кремле, отец поздравил композиторов РСФСР с «обретением автономии».

Журнал «Октябрь» в апрельском номере публикует повесть Эммануила Казакевича «Синяя тетрадь». Публикация стала возможной только после обращения автора к отцу. Дело в том, что Казакевич взялся за «скользкую» тему совместного пребывания в Разливе, после неудавшейся июльской попытки взять власть в Петрограде, вождей революции Ленина и Зиновьева. В повести Ленин обращается к Зиновьеву «товарищ». Цензура потребовала не только снять обращение «товарищ», но и вообще исключить из текста Зиновьева. Казакевич воспротивился, разгорелся скандал. Когда дело дошло до отца, он попросил от Отдела культуры ЦК объяснений. Приведу некоторые из них: «Автор подходит к оценке Зиновьева не с классовых позиций, а с общечеловеческих, подчеркивая его образованность, якобы субъективную честность и преданность революции» и дальше все в том же духе. «Отдел культуры считает нецелесообразным публикацию повести, в которой на первом плане, наряду с великим Лениным, изображается, как близкий к нему человек, Зиновьев, и не раскрывается последующая роль Зиновьева как идейного врага большевизма, ренегата революции, защитника реставрации капитализма».

И это пишется через четыре года после ХХ съезда людьми, прекрасно осведомленными о работе комиссии Шверника, не оставлявшей сомнений в том, что все обвинения, представленные на «открытых» процессах, высосаны из пальца.

Суслов встал на сторону отдела, отец — нет. Он вынес вопрос на заседание Президиума ЦК. В своем выступлении отец возмущался: «Как же прикажете Ленину называть Зиновьева, если не товарищ? “Будущий враг народа”?» Суслов промолчал, не стал связываться с Хрущевым, и повесть пошла в набор.

12 — 13 апреля 1960 года отец, находясь в отпуске на государственной даче в Ливадии, проводит совещание о развитии ракетной техники и освоении космоса. Участвуют министр обороны маршал Малиновский, другие заинтересованные министры, ученые, конструкторы. Решают привлечь к работам по ракетно-космической тематике предприятия авиационной промышленности, занятые проектированием и производством стратегических бомбардировщиков. Соревнование с практически несбиваемым ракетами они проигрывают, и ресурсы сосредотачивают на главном направлении.

18 апреля 1960 года американская труппа представляет в Москве мюзикл «Моя прекрасная леди».

Из Крыма отец перебирается на Кавказ. 20 апреля он принимает в Пицунде премьер-министра Новой Зеландии Уолтера Нэша.

24 апреля переезжает в Баку, выступает на торжествах по случаю 40-летия Советского Азербайджана, осматривает буровой поселок Нефтяные Камни, вынесенные далеко в море вышки, качающие нефть со дна Каспия. Это сейчас нефтяными платформами никого не удивишь, а тогда…

29 апреля, по дороге в Москву, отец заезжает в Харьков, проводит совещание в совнархозе, потом едет на турбинный завод, там запустили в производство новую мощную турбину для гидроэлектростанций.

29 апреля и 1 мая 1960 года «Правда», с подачи отца, напечатала заключительную главу поэмы Твардовского «За далью — даль». В ней говорится о коллективизации, о Сталине и даже о кулацком прошлом поэта, воспеваются трудовые подвиги советского народа в нынешние времена и их главный символ — перекрытие Ангары у створа будущей Братской ГЭС. Эта публикация ставит точку в трениях между отцом и Твардовским.

К 1 Мая отец возвращается в Москву, приветствует с трибуны Мавзолея первомайский парад и демонстрацию.

3 мая он, вместе с президентом ЧССР Новотным, открывает в парке Горького Чехословацкую выставку.

9 мая 1960 года к пятнадцатилетию Победы в Отечественной войне в Ленинграде открыли Пискаревское мемориальное кладбище, на нем упокоилось более 470 тысяч жертв 901-дневной немецкой блокады. На кладбище зажгли вечный огонь, насколько мне помнится, первый в нашей стране.

Новый Арбат, ресторан «Прага» и не только они…

Ранней весной 1960 года отца вовлекли в жаркие баталии, не утихавшие последние пару лет вокруг московского центра. С запада въехать в город или выехать из него по единственной улице — неширокому Арбату — становилось все труднее. Еще немного, и она вообще заткнется непроходимой пробкой. Транспортную проблему начали решать сразу после войны. Согласно генеральному плану развития Москвы, петлявшую между бараками Дорогомиловскую улицу расширили, застроили добротными многоэтажными «сталинскими» домами и переименовали в Кутузовский проспект, начали сооружать широкий Новоарбатский мост через Москву-реку. К слову, отец и тут оставил свой след, по его инициативе мост сделали не традиционно стальным, а железобетонным. Мост открыли в 1957 году, к 40-летию Советской власти, но вел он в никуда. Новый широкий проспект доходил до Садового кольца и на его противоположной стороне растворялся в хитросплетении арбатских улочек и переулков. Прорубиться сквозь них, даже при наличии генерального плана, главный архитектор Москвы Посохин не решался. Тут что ни дом, то история, и у каждого свой защитник. Спорили, ссорились почти три года, но так и не договорились. Основные баталии развернулись вокруг Собачьей площадки: Новый Арбат сметал ее с лица земли. Под угрозой оказался ресторан «Прага», из-за него не получалась нормальная транспортная развязка с Бульварным кольцом. Посохин пошел к отцу с просьбой разрубить эти узлы. Условились пригласить всех заинтересованных на строительную выставку на Фрунзенской набережной, где имелся подробный макет застройки центра Москвы, и там выслушать все «за» и «против». Съехалось все руководство Москвы и почти весь Президиум ЦК. Только что вернувшийся из тропической Индонезии, отец успел простудиться, вышел из машины с замотанным шарфом горлом. Чтобы не заражать присутствующих, он поздоровался с встречающими не за руку, поклонился, сложив руки лодочкой.

— Это так в Индии здороваются, — улыбнулся отец.

Гурьбой прошли в помещение, разделись и плотным кольцом окружили макет. Докладывал главный архитектор Москвы, автор проекта Посохин. Вопрос резать или не резать новым транспортным лучом один из старейших московских районов уже не стоял, все понимали — придется: Собачья площадка и другие дорогие сердцу москвичей места, оказавшиеся на пути тогда еще безымянного проспекта, шли под слом. Немного посудачили о многоэтажных жилых домах, по московским меркам тех лет — почти небоскребах, «посаженных» Посохиным по обе стороны проспекта. Дома, похожие полураскрытые книги, он «позаимствовал» у набережной в Гаване. Присутствующие высказываться не спешили, знали, как отец трясется над каждой копейкой, требует обосновать каждый запроектированный квадратный метр, и ожидали его реакции. Но отец спорить не стал, тут дело особое, новый проспект — лицо города. Он только поинтересовался у докладчика, — все ли согласны с предложенным им архитектурным решением? Посохин замялся. Дома-книжки вызывали у коллег немало нареканий. Поколебавшись немного, Посохин нетвердо произнес: «Большинство».