Владислав Гравишкис - В семнадцать мальчишеских лет

Сердце холодила тревога за Полю. Где она, что с ней? Зримо возникало лицо девушки. Такое, каким видел его на занятиях по военному делу, когда девчата из староснарядного цеха пришли на дальнюю поляну. Их учили стрелять из винтовки, бросать «лимонки», и, помнится, Поля до слез краснела, когда командир строго выговаривал, что гранату она кидает «по-бабьи», из-за плеча, и так врагов не угробить, а можно только зацепить своих.

И еще отчетливо виделось, как в солнечный первомайский день они высаживали «древо революции». Тогда в саду бывшего горного начальника собрались все члены Союза, заводская молодежь. Каждый бросал горсть теплой, влажной земли на корни молодого тополя. Поля тоже кинула и, когда отошла, спросила Виктора:

— Когда тополь вырастет, мы с тобой будем старенькие, да?

Было смешно смотреть на испачканное землей юное Полино лицо, на карие, с золотинкой глаза и представлять, что Поля когда-нибудь будет «старенькой».

— Нам нельзя стареть, большевики должны быть вечно молодыми, душой, — полусерьезно-полушутливо высказался Виктор.

— Бо-ольшевик, — удивилась Поля, состроила уморительную гримаску и серьезно спросила: — В кого же ты такой уродился? — Неожиданно провела ладошкой по его щеке, оставив след от земли. Громко рассмеялась, бросилась бежать. Он хотел поймать ее, но застеснялся, вынул платок, стал оттирать щеку…

Виктор не знал, что в день отхода красногвардейцев Поле тоже приказали связаться с Теплоуховым.

В следующий приход Виктор назвал руководителю подполья ребят, вошедших в его боевую десятку. Иван Васильевич щурил глаза от косых лучей заходящего солнца, неторопливо выспрашивал о каждом: из какой семьи, кто его друзья, не болтлив ли случаем?

Они сидели во дворе дома на Петровской улице. Теплоухов прутиком, словно указкой, чертил на земле замысловатые фигуры. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что сидят учитель с учеником и первый тщательно объясняет другому какую-то сложную задачу. Иван Васильевич решился на первых порах встречаться почти открыто. Осторожный во всем, что касалось конспирации, он и здесь все тщательно взвесил, продумал. Виктор занимался в училище, а сам он по образованию техник. Паренек всегда может сказать: приходил расспросить о работе.

Многое успел повидать и пережить Иван Васильевич, несмотря на свои тридцать пять лет.

Кушва, Екатеринбург… Уральское горное училище, студенческие тайные сходки, встречи с революционерами-профессионалами… С последнего курса Ивана исключили как неблагонадежного. В то время — а шел тогда 1905 год — таких «неблагонадежных» на Руси становилось как грибов после дождя.

Виктор живо представлял, как Теплоухов с трудом, в донельзя прокуренных вагонах добирался до Питера, мыкался там на Васильевском острове, перебиваясь с хлеба на квас, а через два года его этапом отправили в ссылку.

Потом опять Екатеринбург, Кушва и неожиданно — Брянские рудники в Екатеринославской губернии. Там Иван Теплоухов работал горным техником вплоть до февральской революции. А вскоре, неожиданно для многих — для тех, кто видел только внешнюю сторону его жизни, — стал заместителем председателя исполкома Лозово-Павловского района. В июне 1917 года Теплоухов едет в дорогой его сердцу Питер с мандатом делегата I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов.

— А потом… Что было потом, долго рассказывать, Витюша. Ты грамотный, понимаешь, что работать приходилось там, куда направляла партия. Словом, попал я, наконец, сюда, к тебе в лапы, — шутливо закончил Иван Васильевич, а сам чему-то грустно улыбнулся: не то растрогали его воспоминания, не то он подумал еще о чем-то, пока недоступном Виктору.

— Ребята отыскали три винтовки, знаете, там, у железнодорожной выемки, где шли бои. Новые винтовки.

— Это хорошо, — похвалил Теплоухов, продолжая чертить на земле замысловатые фигуры.

Встрепенувшись, Иван Васильевич отбросил «указку». Вместе с ней словно расстался с какими-то своими думами, бросил беглый взгляд по сторонам и, понизив голос, сказал:

— В твоей десятке, говоришь, есть заводские хлопцы. Значит, будем действовать через них. А теперь вот что: напиши-ка обращение к рабочим завода.

— Я?

— Потише говори, — насупил брови Иван Васильевич и жестко повторил: — Ты должен написать листовку.

— Я… я не смогу, — смутился Виктор, — я никогда не писал.

Теплоухов взглянул на Виктора и уже мягче сказал:

— Понимаешь, мало, очень мало у нас сейчас грамотных людей. А ты с образованием. И ничего особого от тебя не требуется, надо только рассказать правду. Еще раз поговори со своими заводскими ребятами, подскажут, что наболело. Тяжело сейчас народу, кругом расстрелы, грабежи. Люди веру потеряли в справедливость, а мы им скажем: жива Советская власть, и она победит. Обязательно победит и восстановит справедливость! Если на первый раз получится коряво — не беда. Понял? Считай это своим боевым заданием.

Боевое задание… Виктору по ночам снились налеты, когда он и его товарищи тайно пробираются к расположению врага с револьверами в руках, с бомбами в карманах… Взлетают вверх склады боеприпасов, в панике разбегаются солдаты, а отважные мстители бесследно исчезают, чтобы завтра нагрянуть в другом месте.

Он даже тряхнул головой, будто отгоняя видение. И когда Иван Васильевич, как о решенном, спросил: «Ну что ж, по рукам?», — Виктор от необычности такого обращения почти механически ответил:

— По рукам! Я постараюсь.

На прощанье Иван Васильевич посоветовал не забывать, что среди заводских много бывших крестьян, что это люди, в среде которых зреет стихийный протест, но по темноте своей и малограмотности они плохо разбираются в текущих событиях.

— В нашем городе к тому же сильно влияние эсеров. Сюда наезжали, знаешь, кто? Сам Чернов и другие матерые их предводители. Они умеючи ловят на свой «революционный» крючок простодушных. А мы будем шаг за шагом отвоевывать рабочих. — Иван Васильевич легко поднялся с бревен.

— Желаю удачи!

Вечером, когда домашние улеглись спать, Виктор стал набрасывать текст листовки. Писал, перечеркивал и вновь писал. Склоняясь над листом, он видел измученные лица мастеровых, слышал суровый, ожесточенный голос дяди Антона, которого дома ждала измотанная нуждой жена и голодные ребятишки… Закончив, переписал набело и еще раз перечитал:

«Товарищи рабочие!

К вам обращаемся за помощью. Убедительно призываем вас проникнуться чувством гражданского долга, почувствовать судьбу наших завоеваний, судьбу наших надежд на будущее.