Джон Нейхардт - Говорит Черный Лось

Как всегда, еще до всех этих приготовлений участники обряда подвергли себя очищению в палатке для потения. Когда мы все собрались в священном типи, Бегущий Лось запел песню:

Со всех сторон света,Со всех сторон света,Грядут они узреть тебяСо всех сторон света,Подходя по всем сторонам света,Грядут они узреть тебя!

После окончания песни все мужчины издали трубные звуки, подражая лосям, а Бегущий Лось опять запел:

С песней моей шлю я голос,С песней моей шлю я голос.Обруч священный ношу я.

Теперь пора была выходить из священного типи — первой вышла девушка с трубкой, за ней та, что несла живой побег, затем девушка с целительной травой, и наконец та, что несла обруч — круг жизни. Девушки дошли до западной стороны деревни и встали там в ряд лицом к западу. За ними, притопывая и пофыркивая, вышли мы вместе с "Лосями" и тоже встали в ряд позади девушек. Девушки воздели руки со священными предметами, предлагая их громовым духам. Затем они пошли на север, а мы, "Лоси", все это время плясали вокруг них. Дойдя до северной части лагеря, они протянули руки со священными предметами в сторону великого белого ветра обновления, а потом прошли на восток, юг и везде останавливались, простирая руки с подношениями; мы же без устали плясали вокруг них.

На юге четыре девушки повернулись прямо к северу и пошли красной дорогой добра к центру деревни, туда, где стояло священное типи, а мы, мужчины, по-прежнему в пляске кружили вокруг них, поскольку сила мужчины окружает и защищает силу женщины.

Четыре девушки опять вошли в типи: сначала та, что держала обруч, за ней девушка с живым побегом, а потом третья — с целительной травой, и после нее — девушка с трубкой. За ними вошли и мы, мужчины.

Так проходил этот обряд. Как я уже говорил, сила обряда заключается в понимании его смысла. Ибо все на свете живет в согласии с жизнью и движением Мировой Силы.

XIX. ЧЕРЕЗ БОЛЬШУЮ ВОДУ

Как я уже рассказывал, обряд Лося был проведен летом, когда мне шел 20-й год (1883 г.) Говорят, той осенью васичу уничтожили последнее стадо бизонов. Я вспоминаю те времена, когда бизонов было не счесть. Но васичу все прибывали и прибывали, и убивали их до тех пор, пока от бизонов не остались одни кучи костей, разбросанные по равнине. Они убивали животных не для еды, а ради того металла, который сводит с ума васичу, и забирали только шкуры на продажу. Бывало, не брали даже и шкуры, а только языки. Я слышал, по Миссури спускались огненные лодки, целиком груженые сушеными бизоньими языками — ты видишь, на это способны только сумасшедшие. Иногда васичу не брали даже языки, а просто убивали и убивали, потому что им нравилось это. Мы же, когда охотились на бизонов, отстреливали ровно столько, сколько было нужно. А когда в прериях не осталось ничего, кроме груды костей, пришли васичу, подобрали эти кости и тоже продали.

В это время весь наш народ уже жил в квадратных серых домах. Он островками был разбросан по этой голодной земле и опутан границами, которые провели васичу, чтобы не выпускать нас. Круг жизни народа был разорван, и уже не было больше центра для зеленеющего древа. Люди впали в отчаяние. Они были так измотаны и замучены, что, казалось, их невозможно уже заставить прозреть. Теперь нас часто посещал голод, поскольку многое из того, что посылал для нас Великий Отец из Вашингтона, должно быть, разворовывалось по пути жадными до денег васичу. Было много лжи, раздвоенные языки раздавали одни обещания, но мы не становились сытыми от этого.

Еще три года я продолжал лечить больных и исцелил многих. Но стоило мне вспомнить о великом видении, которое должно было спасти круг жизни народа и заставить в его центре зазеленеть священное древо, как я готов был плакать, ибо священный круг распался на мелкие части. А ведь жизнь народа заключалась в этом круге. Что значили маленькие жизни отдельных людей, если смысл их жизни был утрачен?

Однако в конце лета, когда мне шел 23-й год (1886 г.), казалось, появилась слабая надежда на спасение. К нам приехало несколько васичу, они хотели отобрать группу оглалов для большого представления, которое проводил еще один Пахуска[46]. Они рассказали нам, что это представление повезут через большую воду показывать в далекие земли. Мне казалось, я должен поехать с ними, ведь там я смог бы помочь моему народу. В моем великом видении, когда я стоял в центре мира, те двое мужей с востока принесли мне траву утренней звезды и велели бросить ее в землю; там, где трава коснулась земли, она пустила корни и расцвела четырехцветными лучами. Это была трава постижения. Трава проросла и расцвела и там, где красный человек из моего видения, перекатившись, превратился в бизона. А когда бизон исчез, люди в моем видении вновь обрели красную дорогу добра. Если бы мне удалось увидеть большой мир васичу может быть, тогда я смог бы понять, как соединить разорванный священный круг и заставить древо вновь зазеленеть в его центре.

Я перебирал в памяти прошлое, вспоминал прежнюю жизнь своего народа. Но люди уже больше не жили по ее законам. Они шли теперь черной дорогой, каждый был сам по себе и жил без правил — как в моем видении. Я был в отчаянии и даже думал, не стоит ли моему народу перенять жизнь васичу, если она лучше нашей. Теперь я понимаю — это была глупая мысль, но тогда я был молод и сильно отчаялся.

Родственники уговаривали меня остаться дома и продолжать исцелять людей, но я никого не слушал.

Организаторы представления послали за нами из Рашвилла по железной дороге фургоны. Всего в путь собралось около 100 лакотов, мужчин и женщин. Полпути по железной дороги нас провожало много народу. Мы остановились, поели, а потом покинули соплеменников; многие плакали, потому что нас ожидал далекий путь — через большую воду.

Этим вечером, там, у железной дороги, где нас ожидали большие фургоны, мы устроили пляску, а потом расселись по этим фургонам. Когда мы тронулись, вокруг была ночь. Я вспомнил дом, родственников и загрустил. Мне хотелось выбраться и бежать назад. Всю ночь мы ехали с большим грохотом, а утром, позавтракав в Лонг Панн, снова пустились в путь. Вечером прибыли в один очень большой город (Омаха). Потом опять громыхали всю ночь и приехали в город еще больше прежнего (Чикаго). В нем мы пробыли целый день. Здесь я мог сравнить жизнь своего народа с жизнью васичу. Сравнение еще больше повергло меня в уныние. Я все сильней жалел, что уехал из дома.

Затем вновь мы с грохотом продолжили свой путь, и через некоторое время прибыли в еще больший город — очень большой город (Нью-Йорк). Мы погуляли по нему, дошли до того места, где должно было состоять представление (Мэдисон Сквер Гарден). Там уже были пауни и омаха. Завидев нас, они издали боевой клич, бросились вперед и дотронулись до нас. Делали они это ради шутки, на самом деле они были рады встрече с нами. В городе меня поразили большие дома, толпы людей, ночью здесь горели такие яркие огни, что не было видно звезд. Мне рассказывали, что некоторые из этих огней были сделаны с помощью силы грома.