Александр Плонский - Прощание с веком

Вот передо мной мой старый друг — персональный компьютер. У человека должна быть «моральная отдушина», спасающая его от повседневности. В юности — парашют и фанерно-матерчатый У-2, затем короткие волны, создающие иллюзию всепланетной доступности, потом, на разломе века, в год смерти Сталина, — автомобиль (он остается моим другом до сих пор) и, наконец, вот уже четырнадцатый год, — компьютер, постоянно обновляемый, пытающийся, насколько позволяют мои средства, «идти в ногу со временем».

Я не говорю о творчестве, это «постоянная составляющая» моей жизни. Я не говорю о работе, без которой себя не мыслю. Смешно, не правда ли, мой «первый блин», оказавшийся удачнее последующих, — «Пьезокварц в технике связи», «был выпечен» в 1951 году. А примерно в восьмидесятом меня познакомили с одним человеком, и тот, по простоте душевной, выпалил: «Не думал, что вы еще живы!». Я же не только перешагнул милленниум, но продолжаю работать без скидок на возраст.

Вернусь к компьютеру. Вот я включаю его, а немного погодя слышу: «Добро пожаловать!». И отвечаю: «Спасибо!». Потому что — пожмите плечами! — для меня компьютер живое существо.

Это эмоции. Я сознаю, что хотя суперкомпьютеры обыгрывают в шахматы чемпионов мира, они — не эквивалент гения. В конце ХХ века число транзисторов в процессоре компьютера (аналогов нейронов мозга) достигло 30 миллионов. Предполагается, что уже в 2005 году оно составит 500 миллионов. Но в человеческом мозгу порядка 14 миллиардов нейронов. Впечатляющая разница? Увы, не особенно. Эмпирический закон Мура, неуклонно соблюдающийся в течение 18 лет, гласит, что число транзисторов в процессоре удваивается каждые полтора-два года.

Любознательные могут подсчитать, когда процессор и мозг сравняются по числу «нейронов».

А теперь подумайте; если еще в конце ХХ века компьютеры научились обыгрывать шахматных чемпионов, то уже в первой половине XXI они дадут фору капитанам дальнего плавания. Но об этом шел разговор в предыдущей главе. Проблема искусственного интеллекта выходит далеко за пределы подобных прикладных задач.

Какую «головную боль» обещает она человечеству, скажем осторожно, к концу двадцать первого столетия? «Нейронное» равенство процессора и мозга еще не будет означать тождества человеческого и искусственного интеллектов. Архитектура мозга, хитросплетение нейронных сетей пока еще несравнимы со структурой процессоров. Однако и здесь происходит «большая гонка» — архитектура процессоров неотвратимо усложняется. Рано или поздно компьютер, как носитель искусственного интеллекта, из слуги превратится в партнера. Этот качественный переход чреват неопределенностью. Что за ним?

Норманн Стюарт Сатерленд, профессор экспериментальной психологии в Суссексе писал:

«Имеются вполне реальные возможности для создания машины, более разумной, чем мы сами. Наши интеллектуальные возможности имеют ряд биологических ограничений… Нет оснований полагать, что подобные ограничения будут существенны для машин будущего… Кроме того, если мы сумеем построить машину разумнее нас самих, то она, в свою очередь, будет способна спроектировать машину еще более разумную».

Итак, с интеллектом — умом — мы разобрались. Но мерило мышления — не единственная характеристика человека. Мужество, способность к риску, интуиция, страстность, готовность к самопожертвованию вопреки пресловутому здравому смыслу, щедрость, отзывчивость, доброта… Или злобность, мстительность, способность совершать преступления, трусость, равнодушие, эгоизм… Все это наши с вами черты. Какие из них перейдут к носителям искусственного интеллекта?

В своих фантастических романах «По ту сторону Вселенной» и «Алгоритм невозможного» я «осуществил» мечту Виктора Михайловича Глушкова — передал человеческую личность «интеллект-автоматам». Здесь они — носители добра, защитники людей.

Но ведь все зависит от того, как мы, люди, воспитаем своих электронных братьев по разуму. Представьте, что будет, если этим займется Бен Ладен?

«Как страшен может быть разум, если он не служит человеку!» — восклицал древнегреческий драматург Софокл. Но ведь и человеческий разум — мы в этом все чаще убеждаемся, — не всегда служит человеку.

Сегодня мы не в состоянии «воспитать» друг друга. А ведь уже настало время воспитывать искусственный интеллект! Это надо делать, пока он еще в пеленках!

Я слышу возглас: «Остановить, пока не поздно!».

Но еще никому не удалось остановить научно-технический (подчеркиваю, научно-технический!) прогресс. Может, кто-нибудь «остановил» создание ядерной бомбы? Назовите этого человека!

Вот духовный прогресс способен пойти вспять, что, кажется, сейчас мы и наблюдаем.

Я напугал вас, читатель? Но об этом же писал еще полвека назад «отец» кибернетики Норберт Винер, писали десятки ученых и, возможно, сотни фантастов. К фантастам можно и не прислушиваться, но ученые, споря о сроках, сегодня, пожалуй, уже не сомневаются в конечном результате.

Особо интересующихся адресую к своим книгам «Неисчерпаемое в привычном» («Советская Россия», 1973) и «Человек-машина» (Западно-сибирское книжное издательство, 1977).

Послесловие к главе.

XXI век уже поставил и еще поставит перед человечеством множество труднейших проблем. Не сомневаюсь, что в этом он превзойдет прошлое столетие. Я коснулся лишь одной из них, сегодня, возможно и не самой актуальной. Но задуматься над ее решением необходимо, потому что она, по моему глубокому убеждению в одном ряду с такими мучительными проблемами, как СПИД, терроризм, религиозный экстремизм.

А что если рассматривать искусственную личность не как слугу или потенциального врага, а как следующий шаг в эволюции человечества, которая, как известно, приостановилась еще десятки тысяч лет назад? Отбросим унизительные и банальные по своей сути слова «робот» и «киборг», вспомним об упоминавшихся в этой книге биоэлектрических протезах, опытах искусственного зрения, об успешно испытанных протезах сердца, управляемых, по-существу, миникомпьютером. Почему не «интегрировать» искусственный и человеческий интеллекты в одно целое? Почему на основе искусственного интеллекта не создать усилитель мышления? Об этом я читал только в собственных романах.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

То, что мы потеряли

Дивясь, гляжу на твой бурливый бег,

Мой грозный век!.. И если б дали право

Из всех веков себе избрать любой,

Я все равно остался бы с тобой,

Чтоб вновь поднять свой голос величаво:

— Мы — граждане твои, двадцатый век!