София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе

О Провидение, кто проникнет в Твои предначертания! Нет, падение этого необыкновенного человека, долго казавшееся воображению столь непонятным, было менее непонятно, чем изумительное восстановление его власти.

Бурбоны рассеялись. Людовик XVIII, принужденный вторично покинуть отечество и предоставить престол своих предков чужестранцу, — на этот раз, поистине, узурпатору, — Людовик XVIII удалился в Гент. Но что ожидало теперь Францию и затем Европу? Подтвердившееся известие, что Наполеон — в Париже, что власть его восстановилась без всякого сопротивления, это угнетающее известие поразило и ошеломило Совет конгресса. После стольких великодушных усилий, после громадных жертв и потоков пролитой крови приходилось возвращаться вспять, возобновлять усилия, жертвы, как если б ничего еще не было сделано! Мысль эта могла внести уныние в сердца союзных государей. Император Александр объявил, что с него довольно войн, что он не желает постоянно жертвовать своими солдатами. К этому отрицательному отношению его к войне присоединились другие соображения личного свойства, и вполне справедливые.

Людовик XVIII послал в Вену князя Талейрана в качестве блюстителя интересов Франции. Трудно разобрать, каковы были намерения этого ловкого дипломата, который одновременно стремился, по-видимому, сообща со всеми державами ввести систему прочного умиротворения Европы, и в то же время переговаривался с Австрией по поводу договора, противного политическим интересам России и лишавшего ее того влияния, которому Франция обязана была своим спасением. Между тем как Талейран, вполне уверенный в твердости своего положения в Париже, стремился продолжить свою роль, он узнал о появлении Наполеона во Франции и вступлении его в столицу; в то же время он узнал, что Александру уже известны тайные интриги французского роялистского министерства. Как отразить этот последний роковой удар? Талейран был слишком умен, слишком сведущ в политике, чтобы не понять, что один император Александр мог еще спасти Францию, благодаря своему могуществу и влиянию на другие союзные державы. Итак, Талейран, зная великодушие Александра, основал на нем свои последние политические надежды и надежду на собственное спасение.

Он бросился к ногам государя и уверил его, что обманутый своим патриотизмом он неправильно понял интересы Франции и те союзные связи, которые ей следовало заключить. Он умолял государя простить его и не бросать то дело, которое близко касалось всех королей.

После нескольких минут молчания и размышления государь бросил строгий взгляд на Талейрана. «Дело идет не обо мне, — сказал он, — и не о личном оскорблении, которое не может задеть меня, а о спасении Франции». Нельзя, однако, не признать, что если б в этих критических обстоятельствах Талейран не проявил чрезвычайной, неустанной деятельности, конгресс разошелся бы, не пришедши ни к каким заключениям относительно судьбы Франции.

Со свойственным ему великодушием Александр, отстраняя всякое чувство личного недовольства и думая об интересах лишь общего дела, тотчас направил значительный отряд войска под предводительством Барклая де Толли не против Франции, но на помощь Бурбонам, против армии Наполеона.

ГЛАВА XX

Кампания 1815 года. Вторичное вторжение во Францию Умеренность Александра по отношению к Франции. Он является их покровителем против алчности своих союзников

Я не стану подробно описывать кампанию 1815 г., ознаменовавшуюся с той и другой стороны военными подвигами и закончившуюся достопамятной битвой при Ватерлоо. Русский император приехал в Париж лишь по возвращении в столицу Людовика XVIII[17]. Всегда одушевленный самыми великодушными и миролюбивыми чувствами, Александр появился в Париже в умиротворительном образе посредника, старавшегося отразить удары, которые стремилась нанести Франции политика других держав.

В то время, как полномочные министры составляли новый мирный договор, при весьма невыгодных для Франции условиях, Александр отправился в лагерь «Vertus», на смотр своих войск в присутствии союзных государей. При этом он издал приказ, в котором, воздавая должное доблести русского войска, он объявлял ему об окончании кампании и благодарил за усердную службу. Приказ заканчивался воззванием к Всевышнему, охранившему русское войско от сопровождающих войну бедствий и возвращающему его в недра отечества.

Жители Шампаньи собрались толпой в окрестностях лагеря, чтобы иметь счастье видеть прекрасного государя, которого они по справедливости считали своим истинным покровителем. Узнав, что французские дамы собрались в соседнем амбаре, чтобы присутствовать на смотру, государь послал им разных прохладительных напитков.

После смотра австрийский император и прусский король подошли к Александру, чтобы выразить ему свое одобрение по случаю прекрасной военной выдержки сорокатысячного русского войска, маневрировавшего в их присутствии с редким искусством и в величайшем порядке. Еще возбужденный произведенным смотром, император, держа руку на шпаге, с гордым видом отвечал обоим государям: «Я могу, если понадобится и если меня к тому принудят, в два месяца собрать здесь такое же войско в двести тысяч человек». Государь хотел дать этим понять, что он готов с оружием в руках защищать Францию, буде союзные державы не захотят признать, что если, с одной стороны, желательно, чтобы Франция вернулась к миру и спокойствию, не нарушаемому внутренними волнениями, с другой стороны, — политика Европы, ради общего интереса союзных государств, требовала, чтобы Франция оставалась великой и сильной державой. Благодаря деятельному и великодушному вмешательству Александра Франция сохранила свои прежние границы; но, чтобы удовлетворить строгие требования союзных держав, она принуждена была уплатить большие контрибуции и взять на себя содержание ста пятидесяти тысяч человек иностранных войск. Ошибки народов навлекают на них страшную ответственность; лишь время может изгладить следы ее. Император Александр также отрицательно отнесся к тому, что у Парижа отняли все произведения искусства, в различные времена завоеванные благодаря доблести французов. Весьма мудрая мысль, очень благоприятная для изучения искусств и для европейских художников, побудила Александра предложить, чтобы эти произведения искусств не рассеивались по разным странам, а продолжали бы украшать то здание, где они были собраны, причем он предлагал переименовать Луврский музей в Европейский музей. И нет сомнения, что Аполлон Бельведерский и Венера Медицейская нашли бы более поклонников в Париже, где собираются все знаменитые художники, чем в Лондоне, который, притом, имел не больше прав на них, чем Париж. Проект этот был отвергнут другими державами.