Александр Карелин - Афганская война глазами военного хирурга

Невский даже поежился, представив такую картину.

— А что дальше?

— Дальше все просто. Делаем срединную лапаротомию, вскрываем желудок, вилку достаем, желудок ушиваем. Парень полежал у нас в реанимации, потом в послеоперационной палате, потом в общей палате. Исполнилась мечта идиота «полежать на белых простынях». Ты знаешь, все прекрасно зажило, швы сняли, как положено, в срок. Но вот только пришлось поехать потом на «цугундер» — дело завели — «за членовредительство». Только представь — на свои деньги купить вещь, чтобы потом еще и по «этапу поехать» за это. Говорю же — чудак на букву «м». А хотя, черт его знает… Может, он на это и рассчитывал. Здесь могли убить на войне, а так живой останется. Темна человеческая природа! — важно изрек доктор, подняв палец.

Невский подошел все же поближе к стенду, внимательно рассмотрел злополучную вилку.

— А как же вам ее отдали? Это же вещь док.

— А я «взятку» дал, кому следует, — засмеялся Борисов. Слушай, анекдот вспомнил в тему: «Пострадавший сообщает врачу травматологического пункта, что час назад проглотил стопку с водкой.

— Как это могло случиться?! — удивляется врач.

— Как-как… Всю жизнь пил из горла, а тут словно затмение нашло».

Вместе посмеялись.

Иван Владимирович глянул на ручные часы.

— Ладно, засиделся я с тобой. Мне же через два часа быть на дне рождения, уже почти 16 натикало. Еще надо заскочить за подарком в магазинчик афганский, я уже и чеки на афгани поменял. — Он достал из ящика стола записную книжку, полистал ее, кивнул головой, — все точно, я уж засомневался. Родился 1 декабря 1942 года, точно сегодня ему 40лет «стукнуло». Друг мой по учебе в Военно-Медицинской Академии, Тим Ладвиг. Он сейчас в советниках оказался, а я здесь. Случайно встретились несколько месяцев назад, а толком и поговорить не успели: то он торопится, то я. Сегодня наговоримся.

— А сколько лет вам, Иван Владимирович? Если это не трудный вопрос.

— Что тут трудного? Я же не девица, чтобы возраст скрывать. Мужика годы красят. Мы — «дети Победы», 1945-го. Стало быть, 37 уже есть. Как там у нашего любимого певца про эту дату сказано?

Он тут же начал на память цитировать:

«С меня при цифре 37 в момент слетает хмель. —Вот и сейчас — как холодом подуло:Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэльИ Маяковский лег виском на дуло.Задержимся на цифре 37! Коварен Бог —Ребром вопрос поставлен: или-или!На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо, —А нынешние — как-то проскочили».

Впрочем, негромко по-прежнему играл магнитофон, откуда доносился уже голос Высоцкого:

«Почему все не так? Вроде — все как всегда:То же небо — опять голубое,Тот же лес, тот же воздух и та же вода…Только он не вернулся из боя».

Дверь в ординаторскую открылась без стука, заглянуло встревоженное лицо дежурной медсестры:

— Иван Владимирович! Там раненого привезли, просили подойти в приемную комнату. Говорят, очень тяжелый.

На лице начальника отделения не дрогнул ни один мускул, только взгляд стал отрешенным. Заметно заикаясь, он сказал:

— Э-э-э, так сказать, А-александр, идешь сейчас в приемную комнату, э-э-э, осматриваешь раненого на предмет с-с-срочности операции, докладываешь мне. Усек? В общем и целом, м-м-может быть и без меня справитесь, сейчас и Михаил Васильевич вернется. — Он присел у стола в снятом с одного плеча белом халате, — а я пока п-п-погожу уходить.

Невский кивнул и стремительно вышел за дверь. Хирургическое отделение, как и некоторые другие, размещалось в большом растянутом и изогнутом капитальном здании с толстенными стенами. Само здание размещалось в непосредственной близости от аэропорта Ариана. Даже в самую большую жару на улице, здесь, в помещении, было прохладно. Другие отделения располагались в палаточном городке. Под приемное отделение было приспособлено несколько комнат в другом конце здания, за углом. Быстрым шагом туда можно добраться за пару минут. Впрочем, при массовом поступлении, раненых заносили в хирургию непосредственно через запасную дверь, а оттуда развозили в две операционные (одна большая — на два операционных стола) и в перевязочные («чистую» и «грязную», там тоже можно было оперировать). Помещений хватало, сложнее было с «оперирующими руками». На период больших войсковых операций присылалось подкрепление из Кабула, из соседних госпиталей, из Ташкента, даже приезжали хирурги из Военно-Медицинской Академии в Ленинграде. Однако сейчас считался период «относительного затишья».

Еще издали, подходя к приемному, Александр понял, что произошло нечто серьезное — очень много было суеты вокруг. В комнате, прямо на полу на носилках лежал раненый. Обе руки, грудь его были плотно забинтованы, повязки обильно промокли кровью. Крайняя бледность лица, заострившиеся черты, синюшность губ. Дышал он очень часто, с большим трудом, на губах пузырилась кровавая пена. Дежурный врач пытался прослушать его сердце, но через толстые повязки это было трудно.

Вместе с дежурным врачом Невский определил артериальное давление — очень низкое- 80/60 мм рт. ст., пульс 130 в минуту, число дыханий 40 в минуту. Все признаки шока II–III степени. Необходимость срочной операции после противошоковой подготовки была очевидна. Невский на правах дежурного хирурга распорядился сделать срочные рентгеновские снимки грудной клетки (обзорные и «прицельные снимки»), а также снимки правого и левого плеча. Раненого переложили на каталку. Пока рентгенолог готовился, вкатив переносной рентгеновский аппарат, Невский провел катетеризацию подключичной вены. Тут же в установленный катетер стали вводить кровезамещающие жидкости. Одновременно старший лейтенант определил и группу крови раненого. После завершения снимков, Невский распорядился срочно катить тяжелораненого в хирургию. У сопровождающего лейтенанта в камуфлированной форме удалось вкратце выяснить обстоятельства ранения.

Около 2 часов назад в расположении одного из блокпостов на запад от Кандагара начался обстрел. Этот парень, рядовой Юрский Сергей, помощник гранатометчика. Они вдвоем вели огонь в своей «зоне ответственности» из подствольного гранатомета ГП-25. В непосредственной близости от них разорвался реактивный снаряд, начали рваться и ящики с боеприпасами. Напарник Юрского был убит. А самого Сергея еще во время боя перевязали санинструктор и сопровождающий теперь лейтенант, командир взвода.

— Уж очень большие дырки в груди я увидел. Но мы их закрыли прорезиненной упаковкой от перевязочных пакетов (ППИ), все как учили, чтобы дышать мог. Не сомневайтесь, сделали на совесть. Плотно перебинтовали. Сразу после окончания боя «вертушку» вызвали по рации, хорошо, быстро прилетела. Думаю, его крупнокалиберная пуля пробила. Или…