Лев Славин - За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

Все удивились.

— Понимаю ваше удивление, — сказал Падлевский, поглаживая свое чисто выбритое лицо.

Он считал вопросом чести сохранять и во время похода бравый подтянутый вид. Он говорил, что самая наружность командира должна дисциплинировать людей.

— Но, — продолжал Падлевский, — мы не можем сражаться голыми руками. А за прусской границей нас ждет оружие, настоящее боевое оружие, закупленное за границей.

Гул восхищенных голосов покрыл его слова.

Переправа через Нарев прошла благополучно. Но дальше их настигли царские полки. Отбиваясь и кружа, уводя свой отряд в леса, гуськом пробираясь тропинками сквозь болотные топи, Падлевский все же привел людей к назначенному месту на границе.

Здесь их ждало тягчайшее разочарование: оказалось, что немцы конфисковали оружие. Единственное, что удалось уберечь, это сто бельгийских штуцеров.

Падлевский с сомнением вертел в руках это легонькое, почти игрушечное ружьецо.

— Если все оружие только такое, — сказал он, — то не будем о нем жалеть. Видимо, наши агенты по закупке оружия либо жулики, либо предатели, либо ни черта не смыслят в военном деле.

Действительно, в первом же бою штуцера вышли из строя и из боевого оружия превратились в безобидные тросточки.

Обо всем этом Пеля рассказала Домбровскому во время их очередного свидания. Вести с фронтов приносили ей люди, прибывавшие в Варшаву. Ярослав мрачнел, слушая ее рассказы. Он просил ее выяснить, где находится Сераковский. Ярослав понимал, что восстанию недостает опытного военного руководителя.

Не так легко было установить местопребывание разрозненных повстанческих сил. Пеле удалось узнать, что Сераковский организует партизанское движение в Литве. Но точно, где он, никто не знал. Их немало бродило по Варшаве — повстанцев, назначенных подпольным командованием в разные отряды, но не знавших, где они в данный момент действуют.

К Пеле забрел некто Оксинский, совсем юный паренек, маскировавший свою молодость, по моде того времени, пушистой бородкой. С первыми же словами приветствия он вынул из кармана хорошо известную Пеле голубую карточку Польского революционного комитета «Земли и воли». Пеля пожурила его за пренебрежение элементарными правилами конспирации. Оксинский спросил ее, как ему попасть в отряды Падлевского. Все, что Пеля могла сделать, это направить его на явочную квартиру к Потебне.

— Ничего тебе точно сказать не могу, — сказал Потебня, — Зыгмунт где-то в районе Плоцка. А этим воеводством ведаю не я, а один из моих заместителей. Его как на грех сейчас нет в Варшаве. Подожди, пока он вернется.

— Я не могу ждать! — вскричал юноша в отчаянии. — Я пропущу все восстание. Выходит, что я дезертир…

Потебня улыбнулся пылкости молодого повстанца.

— Знаешь что, — сказал он, — вот тебе мой совет: зайди к любому офицеру артиллерии, узнаешь у него. Они должны туда двинуться на подавление восстания.

— К русскому офицеру?! — переспросил Оксинский почти с ужасом.

Потебня нахмурился.

— А я кто, если не русский офицер? — сказал он сурово.

Юноша покраснел.

— Простите, — прошептал он.

— Так вот знай, — сказал Потебня, смягчившись, — что многие офицеры русской артиллерии состоят в «Земле и воле». А если даже кто и не состоит, то все они люди порядочные, и ни один из них не унизится до доноса на тебя.

Оксинский так и сделал. Он узнал адрес капитана артиллерии Сплавского и пришел к нему на квартиру. Его попросили подождать в передней. Он стоял там несколько минут, объятый волнением, не зная, как начать разговор. Отворилась дверь, и вошел высокий офицер. Он показался Оксинскому пожилым, хотя ему было не более тридцати лет. Офицер спросил вежливо:

— Что вам угодно?

Так и не найдя нужных слов, юноша порывистым движением выхватил из кармана свою голубую карточку. Потрясая ею, он сказал прерывающимся голосом:

— Я назначен к плоцким повстанцам. Если вы благородный человек, вы мне скажете, где они. Но, конечно, вы можете выдать меня и заработать еще одну звездочку на погоны.

Капитан улыбнулся и вынул из внутреннего кармана кителя точно такую же голубую карточку, как и у Оксинского. Юноша бросился к нему в объятия. Конечно, он тут же получил все нужные ему сведения.

Узнав обо всем этом от Пели, Домбровский прошептал:

— Какие люди!..

Значительно труднее было собрать сведения о Сераковском. Они были противоречивы. Его видали одновременно в разных местах — в Вильно, в Ковно, в Лифляндии. Наконец после долгих поисков и расспросов Пеля установила, что революционный воевода ковенский и литовский, некий Доленго, и есть не кто иной, как Зыгмунт Сераковский. Стало также известно, что он возглавил крупный отряд в пять тысяч повстанцев. Дальнейшие сведения о нем терялись в массе неясных слухов.

Глава 21

Мы с вами, братья поляки!

Когда вся орава русских либералов отхлынула от Герцена за защиту Польши, когда все «образованное общество» отвернулось от «Колокола», Герцен не смутился. Он продолжал отстаивать свободу Польши и бичевать усмирителей, палачей, вешателей Александра II. Герцен спас честь русской демократии.

Борьба поляков за свободу взволновала весь мир. Гарибальди обратился с призывом к народам Европы:

«Не оставляйте Польшу! Не дожидайтесь, чтобы и вы, как она, были доведены до отчаяния. Не позвольте, чтобы сгорел дом вашего соседа, если вы хотите, чтобы в случае пожара, который может охватить и ваш дом, вам была оказана помощь…»

Всю Европу облетело обращение Мадзини, опубликованное в Лондоне:

«Лозунг: Да здравствует Польша! — это лозунг Европы, лозунг всех тех, кто протестует во имя закона и вечной справедливости, против произвола тирании и зла».

Но самые пламенные выступления принадлежали великому русскому изгнаннику Герцену. Из номера в номер в своем знаменитом «Колоколе» он ратовал за торжество польской революции.

«Мы с Польшей, — писал он, — потому что мы за Россию… Мы хотим независимости Польши, потому что хотим свободы России. Мы с поляками потому, что одна цепь сковывает нас обоих».

Говоря «мы», Герцен имел в виду все то лучшее, революционное, что было в русском народе. Герцен стремился, чтобы горячее слово его дошло до солдатской массы, брошенной царем на подавление польского восстания. Он писал в своем обращении «Русским офицерам в Польше»:

«…Идти под суд, в арестантские роты, быть расстрелянным… но не подымать оружия против поляков, против людей, отыскивающих совершенно справедливо свою независимость».