Иван Хомич - Мы вернулись

В свой лагерь мы вернулись вечером. По дороге довольный Роман Александрович рассказывал:

- Ну и крепыш! Операция сложная, а держался прекрасно.

- А исход? - спросил я.

- Думаю, поправится...

Прошло некоторое время. Больной действительно поправился.

День ото дня рос наш отряд. Он объединил теперь патриотов самых разных национальностей и специальностей, были у нас инженеры, шоферы, радисты, медицинские работники. Группы в десять и более человек уходили на задания тщательно подобранные, готовые к любым действиям.

В конце года немцы усилили движение по дорогам. На фронт шли танки, самолеты, перебрасывались войска; в тыл гитлеровцы увозили зерно, угоняли скот, вывозили лес, мебель, машины, даже необмолоченные снопы пшеницы и ржи. Часто проходили на запад поезда с ранеными.

На день мы теперь часто высылали дозоры к большакам, железным дорогам. Партизаны собирали очень ценные сведения.

Отряд наш постепенно вынес свои действия за пределы района.

Помню, однажды вечером мы с Музылевым долго изучали у костра карту, намечая маршрут в Проскуров, выписывали названия деревень и сёл, по которым нужно пробираться нашим диверсантам. Когда все было готово, позвали партизан на общий инструктаж. В землянке собрались все, кто уходил на узловые железнодорожные станции. Каждому командиру диверсионного звена объявили, кто куда пойдет, и дали маршрут. Одно звено направлялось в Проскуров, другое - на станцию Шепетовку.

Операция эта нами тщательно готовилась, обещала большой успех, настроение было бодрое, боевое.

Следующие двое суток бушевала вьюга. У партизан в такую погоду на душе радостно. Делай что хочешь, - немец в лес не пойдет.

Хороший выдался у нас один вечер... В землянке тепло и тихо - все молчат. Только высокий, стройный партизан играет на баяне и поет. Несмотря на поздний час, в землянку набилось много народу, встать негде, не то что сесть. Все слушают как зачарованные:

...До тебя мне дойти не легко,

А до смерти - четыре шага.

Когда высокий баянист замолк, его просили петь снова и снова, и опять неслись из землянки в заснеженный лес хорошие слова и хорошая музыка.

Наверное, все вспоминали в эти минуты о любимых, о близких. Так повеяло мирным временем, так потянуло домой!

Я тоже думал о жене, о сыновьях. Как-то они там, получили ли обо мне весточку, знают ли, что не пропал я без вести и не в плену уже, а снова в строю рядом с русскими людьми...

Дело в том, что в декабре отряд отправил через линию фронта в штаб партизанского движения группу партизан за взрывчаткой и оружием. Многие партизаны, воспользовавшись случаем, готовили письма. Товарищи и мне посоветовали написать письмо жене.

В первый раз наша группа не смогла пройти через фронт. Шоссейные дороги были забиты немцами, на фронт беспрерывно шли пополнения. Но на следующий день партизанам пройти удалось. Побывав в Киеве, группа недели через две благополучно вернулась к нам со взрывчаткой и оружием.

Партизан Вася пришел ко мне и сказал:

- А письмо ваше, Иван Федорович, я сам опустил в Киеве в почтовый ящик. Дойдет наверняка!

Не могу не сказать здесь спасибо Васе и нашей почте - дошло письмо!

Скоро из Шепетовки вернулась наша группа, и мы с гордостью узнали, что гитлеровский воинский эшелон врезался на станции в эшелон с боеприпасами произошла крупная катастрофа.

Недели через две и из Проскурова вернулись люди, к сожалению, не все. Там нашими партизанами воинский эшелон был пущен под откос.

И еще хочется рассказать об одном, чрезвычайно взволновавшем меня событии, которое произошло в последние недели моей партизанской жизни.

Морозным утром начала 1944 года в лагерь возвращался с ночной операции взвод партизан. Они уже углубились было в лес, когда услышали неожиданно лай собак и шум моторов.

Партизаны замаскировались неподалеку от дороги и стали наблюдать.

Скоро глазам их предстала печальная картина. По дороге из Славуты на запад медленно двигались два броневика, за ними - охрана и большая колонна пленных, измученных, истощенных, кое-как одетых людей.

У наших хлопцев мгновенно созрело решение - конечно, напасть! Не позволить угнать наших людей на запад.

Но как это сделать? Немцев во много раз больше...

Все-таки решились.

Пропустив броневики подальше вперед, партизаны из леса открыли огонь по конвойным. Два немца были убиты сразу. Это внесло панику. Растянутая по обеим сторонам колонны, охрана открыла беспорядочную стрельбу из автоматов. Дорога была узкая, броневики быстро развернуться не могли, а конвоиры, боясь растерять пленных, не решались преследовать партизан. Пленные же, воспользовавшись суматохой, стали разбегаться по лесу. Охрана открыла по ним огонь.

Операция эта была закончена быстро, партизаны постепенно отходили в глубь леса, немцы их не преследовали, а конвоиров, пытавшихся ловить убегавших, наши люди сдерживали своим огнем. Только вечером вернулся партизанский взвод, зато привел человек пятьдесят пленных, В течение ночи были доставлены в лагерь еще восемь человек.

Утром перед строем так счастливо освободившихся людей я выступил с небольшой речью, поздравил их с удачным побегом и сказал:

- Сегодня часть из вас получит оружие, те, кто раздеты, - одежду и обувь, в дальнейшем все необходимое надо будет добывать у врага самим. Товарищи, на пищу сразу не набрасывайтесь, при вашем истощении неделю обязательно надо в еде себя ограничивать, чтоб не заболеть. А вообще-то пища у нас добротная, воздух свежий, быстро окрепнете. Это я по себе знаю.

Люди смеялись, радовались как дети, послышались аплодисменты, кто-то пытался даже крикнуть "ура".

Мы пожелали новичкам успеха в борьбе с врагом, пригласили их поесть, а перед едой поднесли каждому небольшую толику разведенного спирта.

И вот после завтрака ко мне подошел бывший пленный из числа пришедших к нам этой ночью и сказал:

- А я вас немного знаю.

Как будто и мне почудилось в нем что-то знакомое, Я спросил:

- А где мы встречались? Он улыбнулся чуть виновато.

- Встречались мы на чердаке второго блока славутского "Гросс-лазарета", перед побегом.

Сказал он - и сразу вспомнилось: полутемный чердак, простор из чердачного окна и страшная наша тревога в день, вернее в ночь побега, дыра подземелья, в которую я никак не мог пролезть... Видно, слишком живо было все это, потому что мне горло сдавило и я долго не мог вымолвить слова.

- Так чего ж вы не ушли с нами в ноябре? - чуть не крикнул я, справившись, наконец, с собой. И вспомнил опять, как мы ждали отставших перед внешним забором...

Он объяснил, что, когда люди в подкопе стали задыхаться, те, кто были сзади, испугались удушья и пополз- | ли обратно в блок. Попав в корпус, разошлись кто куда. . | А утром нагрянули гитлеровцы и всех, кто был мало-мальски здоров, угнали в Германию.