Герман Гискес - Операция «Северный полюс». Тайная война абвера в странах Северной Европы

На встрече в Хувелакене, где собирался встречающий отряд, появились неожиданные посетители, пожелавшие присутствовать на одной из операций. Мы вместе приехали в район сброса, проинспектировали ход приготовлений и после моих разъяснений укрылись в леске, расположенном поодаль от точки сброса. Отсюда нам предстояло следить за развитием событий. Гостями были новый глава абвера в Нидерландах – оберет Рейтер, а также недавно назначенный начальник полиции безопасности, бригадефюрер Науманн – преемник доктора Харстера. Они договорились совместно присутствовать на операции – первой после промежутка в четыре с лишним недели, словно понимая, что должны поторопиться, потому что такая возможность может больше никогда им не представиться.

31 августа – в день рождения голландской королевы[8] – два агента «Северного полюса», Уббинк и Дурлейн, сбежали из тюрьмы в Харе-не и исчезли. Утром 1 сентября я получил короткое донесение о происшествии из ведомства Шрайдера. Вскоре после этого Шрайдер сам позвонил мне. Он находился в возбужденном состоянии, и мне пришлось выслушивать бесконечный список мер, предпринятых для поимки беглецов. Мне стало ясно, что из-за этого инцидента операция «Северный полюс» лишилась почвы под ногами. Даже если беглецам не удастся добраться до Испании, Швейцарии, а то и самой Англии, они оказались на свободе – пусть только временно – и, безусловно, должны были каким-то образом переправить через Ла-Манш свой отчет о приключениях после отбытия из Англии. В донесении Шрайдера не приводилось почти никаких подробностей самого побега, но я был столь же удивлен, что он удался, сколь и восхищен дерзостью двоих смельчаков. Тем же днем я поехал в Харен, чтобы самому разобраться в случившемся.

Шрайдер еще с лета 1941 года приспособил стоявшее на отшибе четырехэтажное здание бывшего Теологического колледжа в Харене для того, чтобы содержать там важных узников полиции безопасности. Большинство английских агентов находилось примерно в двадцати больших камерах на втором этаже – по двое или трое в камере. Никаких связей заключенных с внешним миром не допускалось, но они могли общаться друг с другом как в самой тюрьме, так и на ежедневной прогулке. Поэтому следовало ожидать, что каждый из них будет полностью осведомлен о судьбе всех своих товарищей по несчастью и, если кому-нибудь из них удастся вырваться на свободу, он сумеет сообщить врагу обо всем размахе наших контрразведывательных операций. Большая тюрьма и все подходы к колючей проволоке так тщательно охранялись часовыми, что побег казался невозможным. Судя по тому, что докладывали нам с Вурром, пока мы осматривали место события, беглецы тщательно подготовились. После наступления темноты они спустились с высоты в 45 футов из незарешеченного окна коридора во двор, используя веревки, связанные из полос, которые они вырезали из своих матрасов. Затем они пробрались в сад, проползли под колючей проволокой и исчезли. Необъяснимым оставалось лишь то, как они сумели выбраться из своих камер через небольшие вентиляционные отверстия над дверью; более того, никто из часовых не слышал никакого шума, когда они проползали через вентилятор. Очевидно, налицо были серьезные упущения как по части бдительности, так и с точки зрения надзора над всем заведением; нельзя было сбросить со счетов и возможность молчаливого потворства или даже активного содействия со стороны некоторых часовых. Они набирались из числа голландских эсэсовцев, непригодных к военной службе, надежность которых, по моему мнению, ни в коем случае нельзя было гарантировать.

Тюремная администрация, как и ее шеф – Шрайдер, – металась от страха к надежде. Если бы беглецов удалось быстро изловить, инцидент удалось бы замять и избежать крупномасштабного расследования. В противном случае старшие офицеры могли быть уверены, что виновные понесут суровое наказание. Как всегда в таких случаях, ярость одураченных обрушилась на головы остальных заключенных, которых лишили тех немногих поблажек, что имелись в их распоряжении. Мы постоянно указывали ЗИПО, что следует усилить охрану, а не подвергать страданиям узников, и через некоторое время добились своего, но это привело к резкому столкновению абвера и ЗИПО по поводу обращения с вражескими тайными агентами. Сотрудничество нашей организации с должностными лицами ЗИПО было необходимо для успеха операции «Северный полюс». Благодаря этому непрерывный и постоянно разрастающийся конфликт между управлением имперской безопасности в Берлине и штабом абвера в Голландии был не таким острым, как в случае со штабами абвера в других странах. В таких условиях требовалось ни в коем случае не давать полицейским чиновникам предлога к изменению условий ранее заключенного нами соглашения об обращении с агентами «Северного полюса». О новых настроениях в РСХА мы узнали после прибытия бригадефюрера Науманна и начальника отдела радиоперехвата при ЗИПО Кинхардта.

В общем военном положении летом 1943 года произошли явные перемены к худшему. На востоке после сталинградского кровопускания нам становилось все сложнее и сложнее отбиваться от наступающих русских. Нас изгнали из Северной Африки, после чего мы с большим трудом удерживали дорого обходившийся нам фронт в Италии, а после свержения Муссолини полного краха не произошло лишь потому, что союзники явно не стремились к военной победе ни там, ни на Балканах – чего они вполне могли достичь в тот момент. Наша козырная карта – подводные лодки – была бита, так как враги научились с помощью радара определять положение наших лодок и уничтожали их в большом количестве. Ночь за ночью радары численно превосходящих союзных ВВС со смертоносной уверенностью находили свои цели в Германии, и, несмотря на тяжелые потери, вражеские бомбардировочные эскадрильи сметали с лица земли один город за другим. Где же та перемена, которая принесет нам победу? Получим ли мы чудесное оружие, о котором столько говорят партийные фанатики? Когда «гений фюрера», в который они верят, нанесет решающий ответный удар? Когда настанет конец, о котором все так давно молятся, – конец страданиям народных масс, оцепенело влачащих существование под гнетом морального террора?

А мы, старые солдаты? Не оставила ли нас надежда на «полную победу»? И хотели ли мы когда-нибудь этой безусловной победы? Не сражались ли мы с первого дня из-за того, что фюрер объявил: «Отечество в опасности!» И теперь не ведем ли мы отчаянную борьбу лишь для того, чтобы предотвратить полное поражение? Полное поражение Германии – нашей Германии, а не Германии Гитлера и партии!

Ночной ветер унес облака на восток и стих. Мы с Вилли несколько раз обошли район под холодным звездным небом. Уже миновал час ночи, а все было глухо, как в гробу. Ничто не нарушало ночной тишины. Мы знали по своему опыту, что враг не любит тихие, лунные, безоблачные ночи. Если самолет все равно прилетит, невзирая на неблагоприятную ясную погоду, вероятность неприятного сюрприза повышалась. Я не говорил о своем беспокойстве служащим ОРПО, которые занимались сигнальными огнями, но те и так все понимали…