Эрих Манштейн - Из жизни солдата

История этого заговора была мне уже известна со слов одного из военных атташе, который, в свою очередь, услышал ее от царя во время одной из аудиенций. Речь шла о попытке группы офицеров во главе с неким Кимоном Георгиевым осуществить военный переворот, в ходе которого намечалось разогнать парламент и отстранить от власти царя. Царю Борису стало известно о готовящейся акции за несколько часов до ее начала. Заговорщики планировали сначала арестовать царя в его дворце и после этого занять здание парламента. Поэтому царь в эту ночь не ложился спать и поджидал заговорщиков в своем кабинете с пистолетом в руках. Когда они появились, царь дружески приветствовал их и заявил, что он полностью разделяет их намерение разогнать надоевший ему и ни на что не годный парламент и поэтому готов возглавить их движение. Такое поведение царя застало заговорщиков врасплох, и они упустили инициативу из своих рук. Правда, после разгона парламента царю сначала пришлось сформировать правительство из числа участников заговора и их единомышленников, однако затем ему удалось постепенно избавиться от самых опасных из них и сосредоточить всю власть в своих руках.

В беседе со мной царь Борис сообщил также, что с помощью весьма энергичного премьер-министра и не менее старательного военного министра он смог добиться от военного руководства отказа от вмешательства в политику. Этому способствовало и то, что благодаря переходу к реорганизации и перевооружению армии офицеры и генералы вновь почувствовали, что они способны не на словах, а на деле обеспечивать безопасность страны. Он также подробно остановился на той опасности, которую, по его мнению, представляет для Болгарии большевистская пропаганда, и с возмущением упомянул в этой связи об огромных количествах золота, нелегально поступающего для этой цели из Советского Союза. Мой собеседник, который разговаривал со мной на беглом немецком языке, показался мне умным и прагматично мыслящим человеком. И еще у меня сложилось впечатление, что царь в Болгарии пользовался всенародной любовью.

На следующий день мы стали свидетелями настоящего спектакля, значение которого заключалось прежде всего в том, что Болгария впервые во всеуслышание заявила о начале мероприятий, направленных на укрепление обороноспособности страны. Все войска, задействованные в маневрах, были построены для парада. После обхода парадного строя началась процедура освящения знамен для двадцати новых батальонов, формирование которых противоречило букве и духу соглашений, ограничивавших боевые возможности болгарской армии. Затем состоялся военный парад, во время которого военные атташе наконец-то увидели новые образцы вооружения, которые от них столь тщательно скрывали в ходе маневров.

Мы возвращались в Германию, глубоко убежденные в том, что как венгерская, так и болгарская армии твердо намерены избавиться от оков, надетых на них державами-победительницами в 1919 году. И с теми и с другими нам удалось сохранить по-настоящему дружеские отношения, сложившиеся еще в годы первой мировой войны. Венгрия и Болгария принимали нас не как иностранных офицеров, а как надежных товарищей и верных друзей.

В Берлине меня ожидала уйма всякой работы. Мне предстояло заниматься разногласиями между верховным командованием сухопутных войск и верховным командованием вермахта по поводу структуры высших органов управления вооруженными силами в военное время, а также продолжать подготовку командно-штабных учений и разработку оперативной документации. И я, конечно, не подозревал о том, что всего через несколько месяцев моей работе в руководстве сухопутных войск придет конец.

Прежде чем закончить эту главу, хочу сказать еще несколько слов о моих более молодых сотрудниках. Все они необычайно старательные и работоспособные офицеры. Мне даже кажется, что между нами сложились довольно неплохие личные отношения. Я расскажу только о тех из них, с которыми мне приходилось поддерживать наиболее тесные отношения.

Из сотрудников оперативного управления мне особенно запомнился майор Адольф Хойзингер, будущий генеральный инспектор бундесвера. Он работал со мной еще в 1-м отделении 1-го отдела управления сухопутными войсками войскового управления. После моего перевода в оперативное управление я добился назначения Хойзингера на мое место. Во время второй мировой войны он сумел Дослужиться до начальника оперативного управления, и я всегда с удовлетворением вспоминаю о нашем сотрудничестве во время войны. Под его началом работали капитаны Вестфаль, фон Тресков и фон Лоссберг. В дальнейшем Вестфаль благодаря своим выдающимся способностям стал во время войны начальником 1-го отдела штаба армии, а затем командующим армией в составе группировки Роммеля в Северной Африке. В конце концов он был назначен начальником штаба группы армий «Запад», которой поочередно командовали генерал-фельдмаршал фон Рундштедт и генерал-фельдмаршал Кессельринг. В 1945/46 годах мы снова встретились с ним в нюрнбергской тюрьме в качестве «свидетелей» на процессе против руководителей национал-социалистского режима. Вместе с другими офицерами мы создали рабочую группу, в задачу которой входила подготовка документации для адвоката доктора Латернзера, представлявшего интересы Генерального штаба по обвинению последнего в том, что он будто бы являлся «преступной организацией». Как выяснилось в дальнейшем, наша работа не пропала даром. Даже такой несправедливый и скорый на расправу суд, каким был Нюрнбергский трибунал, не сумел доказать обвинение, выдвинутое против Генерального штаба. Тем самым нам удалось спасти от незавидной участи многих наших товарищей.

С Тресковом меня соединяли весьма доверительные, можно сказать, дружеские отношения.

Во время войны он был одним из руководителей движения сопротивления против Гитлера. После неудачного покушения на фюрера 20 июля 1944 года он, находясь тогда на должности начальника штаба одной из фронтовых армий, покончил с собой.

Лоссберг был сыном моего глубоко глубокоуважаемого начальника времен первой мировой войны. Он унаследовал от своего отца его лучшие качества, такие, как оперативный талант и широту взглядов. В годы второй мировой войны он был начальником 1 -го управления главного штаба вермахта. Когда Гитлер во время норвежского похода потерял самообладание и отдал приказ об отводе войск из Нарвика, Лоссберг на свой страх и риск воспрепятствовал доведению этого приказа до сведения генерала Дитля. Этот поступок и та прямота, с которой он всегда докладывал Гитлеру о своих оперативных замыслах, способствовали тому, что он в конце концов впал в немилость к диктатору.