Галина Артемьева - Код Мандельштама

Приложение 2

«Разряды насекомых» в поэзии О. Мандельштама[77]

Мы прошли разряды насекомыхС наливными рюмочками глаз.Он сказал: природа вся в разломах.Зренья нет — ты зришь в последний раз…

Христианское искусство свободно. <…> Никакая необходимость, даже самая высокая, не омрачает его светлой внутренней свободы…

О. Мандельштам. Пушкин и Скрябин

Говоря о кодах Мандельштама, интересно провести психолингвистический анализ наиболее часто повторяющихся в его поэзии слов-образов, обозначающих насекомых.

Цель такого анализа — осмысление душевного состояния поэта и путей развития его творчества в «сумерках свободы».

Насекомые в стихах Мандельштама упоминаются поразительно часто. В Британской энциклопедии! приводится 16 основных групп насекомых. Приводимая ниже таблица наглядно иллюстрирует, какие из этих групп насекомых названы поэтом в своих произведениях.

Отдельно стоят арахниды (арахноиды) — пауки, не входящие в перечисленные группы насекомых. У Мандельштама они названы неоднократно — 1914.61; 1923.137; 1932.254; 1937.382.

Как видно из приведенной таблицы, больше половины (60 %) групп насекомых, выделенных энтомологами, упоминаются в поэзии Мандельштама. А если учесть, что — 2, 10, 11 группы — разного вида мухи, то можно утверждать, что речь идет о более чем 70 %.

С точки зрения эмоционального отношения человека к насекомым можно выделить две основные группы.

К первой группе отнесем насекомых, вызывающих позитивные ассоциации: стрекозы, кузнечики, сверчки, цикады, бабочки, пчелы, шмели, мотыльки, муравьи, жужелицы.

Ко второй группе относятся насекомые, вызывающие негативные ассоциации: тараканы, вши, гниды, моль, шершни, осы, мухи, комары, пауки, мошки.

Видение Мандельштама отличается от общепринятого. В раннем творчестве поэт, несмотря на трагические предчувствия, воспринимает мир любовно и гармонично.

«Бог — свят и есть чистейшая любовь, абсолютнейший свет, предельное и бесконечное Благо и Красота» (А. Ф. Лосев) 3. Эту бесконечную Божию Красоту Мандельштам чувствует и отличает в мире и передает в стихах необычайно самобытно.

В 10-е годы насекомые упоминаются поэтом сравнительно нечасто. Это кузнечики («Сегодня дурной день, // Кузнечиков хор спит…», 1911), осы («На радость осам пахнет медуница», 1919), пчелы («Как пчелы, вылетев из улья, // Роятся цифры круглый год», 1913); («Чтобы, как пчелы, лирники слепые // Нам подарили ионийский мед», 1919), светляки («Автомобилей мчатся светляки», 1916), стрекозы («… трепетание стрекоз, // Быстроживущих, синеглазых…», 1910), цикады («И молоточками куют цикады, // Как в песенке поется, перстенек…», 1919).

Практически все насекомые, упоминаемые в этот период, входят в первую ассоциативную группу, т. е. воспринимаются положительно. Правда, есть одно исключение:

На площадь выбежав, свободенСтал колоннады полукруг —И распластался храм Господень,Как легкий крестовик-паук.

Удивительное, хотя и не единственное в мировой поэзии сравнение подобного рода. (Источник этого образа: сравнение собора с «роскошным пауком» одним из персонажей романа Гюисманса Le Cathedrale). Паук, рождающий, как правило, негативные ассоциации, напоминает поэту «храма маленькое тело». В своей любви к миру поэт не ограничивает себя привычными рамками общечеловеческих ассоциаций.

Итак, все насекомые, о которых пишет поэт в этот период, упоминаются в контекстах с позитивной направленностью.

Следует отметить также, что из всех упомянутых насекомых — большая часть «звучащие», многие из них воспринимаются и слухом и зрением: кузнечики, пчелы, осы, стрекозы, цикады. Традиционно они чаще вызывают сравнения звуковые. Однако у Мандельштама этого периода со звуками связаны лишь кузнечики и цикады: спящий хор кузнечиков, поэтому «сегодня дурной день», и кующие молоточками цикады. Звучание остальных насекомых напрямую не называется, но оно тем не менее каким-то непостижимым образом присутствует в стихах, где синеглазые быстроживущие стрекозы трепещут.

Всего дважды упомянуты насекомые, не издающие звуков, воспринимаемые нами лишь зрительно: паук-крестовик и светляки. Оба раза в непривычных контекстах, правда, не выходящих за пределы зрительных ощущений (сравнение паука-крестови-ка с храмом Господним и «автомобилей мчатся светляки»).

«Мандельштам — человек XX века. Его поэзия — поэзия открытой XX веком напряженной суггестивности, ветвящихся ассоциаций и непредсказуемых смысловых скрещений» (прим. 5). Да, как гениальный поэт Мандельштам непредсказуем, но как «человек эпохи Москвошвея» («Попробуйте меня от века оторвать! — // Ручаюсь вам, себе свернете шею!») он задыхается порой от отсутствия кислорода, его гармоническая любовная ясность восприятия мира рушится.

И даже такой частный объект исследования, как насекомые, упоминаемые поэтом на всем протяжении его творчества, подтверждают это.

В поэзии 1920-х годов встретится бабочка («В суматохе бабочка летает…», 1920), жужелица («И под сурдинку пеньем жужелиц // В лазури мучилась заноза…», 1923), комары («Мне жалко, что теперь зима // И комаров не слышно в доме…», 1920), («Я не знаю, с каких пор // Эта песенка началась — // Не по ней ли шуршит вор, / / Комариный звенит князь?..», 1922), («Как комариная безделица // В зените ныла и звенела…», 1923), кузнечик («Среди кузнечиков беспамятствует слово…», 1920), мошки («Модной пестряди кружки и мошки, // Театральный легкий жар…», 1920), муравьи («Как бы воздушный муравейник // Пирует в темных зеленях…», 1922), пчелы («Возьми на радость из моих ладоней // Немного солнца и немного меда, // Как нам велели пчелы Персефоны…нам остаются только поцелуи, // Мохнатые, как маленькие пчелы, что умирают, вылетев из улья… Возьми ж на радость дикий мой подарок, // Невзрачное сухое ожерелье // Из мертвых пчел, мед превративших в солнце», 1920), стрекозы («Стрекозы вьются в синеве, // И ласточкой кружится мода…», 1920), («Ветер нам утешенье принес, // И в лазури почуяли мы / / Ассирийские крылья стрекоз, // Переборы коленчатой тьмы…», 1922). («А то сегодня победители / / Кладбища лета обходили, // Ломали крылья стрекозиные // И молоточками казнили», 1923), шершень («Как мертвый шершень, возле сот, // День пестрый выметен с позором…», 1923).

Как и прежде, здесь больше «звучащих» насекомых, чем воспринимаемых только зрительно (жужелица, комар, кузнечик, пчела, стрекоза), и опять звучание «звучащих» — не самое важное, хотя и очень ярко очерченное: «пенье жужелиц», «комариный звенит князь», «как комариная безделица // В зените ныла и звенела», «среди кузнечиков беспамятствует слово».