Александр Костин - Тайна болезни и смерти Пушкина

В романе Пушкина с графиней Воронцовой отметим лишь тот факт, что общение ее с Пушкиным было весьма кратковременным (сентябрь 1823 – июль 1824 гг.), причем оно прерывалось весной и летом 1824 года в связи с ее отъездами из Одессы. Для интимных контактов практически не было ни времени, ни условий, тем более, что рядом с Е.К. Воронцовой постоянно находился влюбленный в нее Александр Николаевич Раевский – адъютант графа Воронцова. Если дочь «с курчавыми волосиками» не могла появиться по «вине» Пушкина, то цикл стихотворений, появившихся в 1824–1825 и последующие годы, посвященный Воронцовой, был прекрасный плод «параллельной» любви поэта в Одесский период. «Воронцовский» цикл включает в себя следующие стихотворения: «Все кончено, меж нами связи нет», «Приют любви, он вечно полн», «Пускай увенчанный любовью красоты», «Сожженное письмо», «Все в жертву памяти твоей», «В пещере тайной, в день гонения», «Ангел», «Талисман», «К морю», «В последний раз твой образ милый» и, наконец, «Храни меня, мой талисман».

Исследователи полагают, что с этим стихотворением связаны не только теплые воспоминания поэта о своем кратковременном увлечении графиней, но оно, якобы, свидетельствует о том, что Воронцова к концу пребывания Пушкина в Одессе ответила взаимностью на его ухаживания. Взаимность возникла только тогда, когда в Одессу приехала В.Ф. Вяземская (07 июня 1824 года). «До этого Воронцова слышала о Пушкине только нелестные отзывы – от мужа, который не уставал повторять, что Пушкин шалопай, бездельник и слабый подражатель Байрона; от Александра Раевского, который вообще ни о ком доброго слова никогда не молвил и считал Пушкина довольно посредственным поэтом. А В.Ф. Вяземская, княжна по рождению, княгиня по мужу, представительница высшего аристократического петербургского круга, повела себя с Пушкиным, как с лучшим другом семьи… Надменной графине из «столь важного города, какова Одесса», было над чем задуматься.

Здесь необходимо пояснить, что Пушкин в 1824 г. еще не пользовался славой великого поэта, и люди, подобные Воронцову, полагали, что ему «надо бы еще долго почитать и поучиться», чтобы «точно» стать хорошим поэтом. Вяземский был одним из немногих, кто уже тогда распознал в Пушкине великого национального гения. Он наставлял жену: «Кланяйся Пушкину!» Вера Федоровна исправно выполняла волю мужа, хотя по-настоящему оценила поэта и подружилась с ним много позже. Пока же в ее письмах мелькают такие пассажи: «Я стараюсь усыновить его, но он непослушен, как паж; если бы он был не так дурен собой, я бы прозвала его Керубино…» [86]

Так или иначе, но уже через два-три дня после приезда Веры Федоровны она, Пушкин и графиня Воронцова втроем прогуливаются вдоль моря, и обалдевший от счастья поэт пишет Воронцовой любовное письмо:

«[Не из дерзости пишу я вам, – но я имел слабость признаться вам в смешной страсти и хочу объясниться откровенно – ] Не притворяйтесь, это было бы недостойно вас – кокетство было бы жестокостью, легкомысленной и, главное, совершенно бесполезной, – вашему гневу я также поверил бы не более – чем могу я вас оскорбить; я вас люблю с таким порывом нежности, с такой скромностью – даже ваша гордость не может быть задета.

Будь у меня какие-либо надежды, я не стал бы ждать кануна вашего отъезда, чтобы открыть свои чувства. Припишите мое признание лишь восторженному состоянию, с которым я не мог более совладать, которое дошло до изнеможения. Я не прошу ни о чем, я сам не знаю, чего хочу, – тем не менее я вас…». На этом текст письма обрывается, поскольку оно полностью не сохранилось.

Через три или четыре дня, 14 июня Воронцова уезжала на отдых в Крым, и только тогда появляется стихотворение «Кораблю» – первое, которое с известной долей вероятности может быть отнесено к ней:

Морей [красавец] окриленный!

Тебя зову – плыви, плыви

И сохрани залог бесценный

Мольбам, надеждам и любви.

Ты, ветер, утренним дыханьем

Счастливый парус напрягай.

Волны <?> [незапным] колыханьем

Ее груди не утомляй.

В отсутствии графини был решен вопрос о высылке Пушкина из Одессы в Михайловское, и 1 августа он навсегда покинул Одессу. А за четыре дня до того из Крыма вернулась Воронцова.

Собственно, главные события развернулись именно в эти четыре дня. Воронцовой было крайне неловко перед Вяземской за служебные неприятности, случившиеся с поэтом, как она полагала, не без участия ее супруга. Выглядеть в глазах петербургской гостьи соучастницей «неправого гоненья» ей крайне не хотелось, и она всячески стремилась отмежеваться от действий мужа. Эта роль требовала определенного внимания и сочувствия к Пушкину, и эту роль в общем холодная, расчетливая и немного побаивавшаяся своего супруга графиня исправно сыграла… Пушкин – чистая душа – был в восторге. Она встретилась с ним где-то у моря, мило поговорила и, похоже, подарила сувенир на дорогу – перстень-талисман, прославленный позже Пушкиным в его лирическом шедевре:

Храни меня, мой талисман,

Храни меня во дни гоненья,

Во дни раскаянья, волненья:

Ты в день печали был мне дан.

Когда подымет океан

Вокруг меня валы ревучи,

Когда грозою грянут тучи,

Храни меня, мой талисман.

В уединенье чуждых стран,

На лоне скучного покоя,

В тревоге пламенного боя

Храни меня, мой талисман.

Священный сладостный обман,

Души волшебное светило…

Оно сокрылось, изменило…

Храни меня, мой талисман.

Пускай же ввек [87] сердечных ран

Не растравит воспоминанье.

Прощай, надежда; спи, желанье.

Храни меня, мой талисман» [88] .

(Курсив мой. – А.К.).

По той же самой причине, по которой Александр Ризнич – сын Амалии Ризнич и «чудесная, смуглая девочка с курчавыми волосиками» – дочь графини Воронцовой не могли по чисто физиологическим причинам быть внебрачными детьми Пушкина, не мог быть его сыном также и Николай Орлов – сын Екатерины Николаевны Раевской, в замужестве Орловой. По версии Александра Лациса, основным аргументом в пользу того, что Михаил Федорович Орлов, женившийся 15 мая 1821 года на Екатерине Николаевне Раевской, не является отцом Николая, явилось то, что он «…родился 20 марта 1822 года, то есть на целый месяц (на 29 дней) позже обычного срока»?? Аргумент, конечно, весьма интересный, предполагающий, что зачатие ребенка должно произойти непременно в первую брачную ночь?? А если это произошло в конце «медового месяца», то есть 13 июня 1822 года, то тут уж непременно «постарался» Пушкин. И на полном серьезе А.Лацис «углубляет» свою аргументацию: «Отсчитаем обратно 40 недель (280 дней). Спрашивается, где была Екатерина Николаевна в понедельник, 13 июня 1821 года?

По данным «Летописи жизни и творчества Пушкина» (С. 274–275), Пушкин воротился в Кишинев из Одессы 25 или 26 мая. Чета Орловых прибыла из Киева в Кишинев около 5 июня. Итак, все действующие лица нашего сюжета в должное время оказались в должном месте» [89] .