Алексей Саркелов - Думай, как Коко Шанель

Не без задних мыслей ведомство министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа держало этого молодца, которого нельзя было воспринимать всерьез, у себя на службе: он, в ряду себе подобных, должен был своим шармом создавать лестный образ своей страны и своим очарованием компенсировать человеконенавистнические заклинания Гитлера.

«Я одеваюсь для имиджа – не для себя, не для публики, не для моды, не для мужчин».

Эта задача как нельзя лучше подходила бесстрастной личности, жаждавшей одних только удовольствий и, как можно было догадываться, отнюдь не блиставшей страстностью нацистских убеждений. Фактически его главной заботой в эти годы было остаться в обожаемом им Париже. Идиллия между Шпатцем и Коко развивалась вдали от посторонних глаз. Да, Габриэль не афишировала своей связи с молодым немцем, но и скрывать ее совсем тоже не собиралась. Ей казалось абсурдным, что кто-то мог усмотреть в этих отношениях политический выбор. Однако она оказалась не права…

В тягостный период бездействия, начавшийся после закрытия ателье, Габриэль, будучи одержима мечтой положить конец войне, в ноябре 1943 года хотела встретиться со своим другом Уинстоном Черчиллем, чтобы попытаться убедить его согласиться с принципами секретных англо-германских переговоров. Габриэль изложила свой план Теодору Момму, отвечающему в оккупационном правительстве за французскую текстильную промышленность, с которым её познакомил Шпатц. Теодор Момм передал предложение в Берлине Вальтеру Шелленбергу, который руководил Шестым управлением, контролировавшим службу внешней разведки.

Против ожидания Момма, Шелленберг счел его предложение интересным, и была достигнута договоренность об операции «Модельхут» – «Модная шляпа». Впрочем, «операция» – слишком громко сказано: речь шла всего-навсего о том, чтобы разрешить Габриэль поездку в Испанию с пропуском, действительным в течение каких-нибудь нескольких дней, чтобы встретиться там с Черчиллем. Габриэль едет в Мадрид, однако встреча не состоялась, так как Черчилль был болен, и она вернулась в Париж, удрученная провалом своей миссии. И хотя вела она себя там явно нейтрально, все её контакты с немцами были замечены и «взяты на карандаш». По окончании войны на неё, в связи с этим, навесили ярлык пособницы фашистов, обвинили в коллаборационизме и даже «упекли» ненадолго за решётку… Сам Уинстон Черчилль в 1944 году вступился за неё и договорился с новыми властями Франции о том, чтобы Мадемуазель отпустили, но французы были настолько агрессивно настроены против своей, некогда любимой «кутюрье», что её выпустили только с условием, что она покинет Францию.

Шпатцу к этому времени удалось покинуть Париж, но Габриэль не имела никаких известий о нем… Она вновь одинока. Коко решает покинуть Францию и на время перебирается в Швейцарию, куда к ней частенько наведывается объявившийся Шпатц. Она изредка посещает Париж. Но была одна причина, побуждавшая Габриэль надолго не задерживаться в Париже.

Слишком уж часто ей тыкали в нос без малейшего снисхождения ее связь с немцем во время оккупации. Слишком свежи были раны, чтобы стало по-другому. Еще совсем недавно открылись ужасы депортационных лагерей. В этом контексте поведение Габриэль будет еще долго бросать тень на ее личность. Но, как бы там ни было, после войны Габриэль могла сказать с чистой совестью: я была одной из тех редких представительниц своего ремесла, которые не заработали ни сантима на немецкой клиентуре…

Она покупает виллу в Швейцарии и на время поселяется там. Заканчивается война, но Коко не торопится возвращаться во Францию. Она садится писать мемуары и в 1948 году летит в Америку, чтобы там издать свою автобиографическую рукопись. Однако там она потерпела фиаско. Рукопись никого не заинтересовала.

В 1947 году никому неизвестный молодой кутюрье Кристиан Диор в одночасье стал знаменитым, благодаря своим моделям, которые журнал «Харпер Базарс» окрестил «new look». Вот какой формулировкой Коко охарактеризовала автора «нового взгляда»: «Диор? Он не одевает женщин, он обивает их обоями!» Но чем больше Диор становился притчей во языцех, тем более смягчаются суждения Шанель в ее мемуарах. Кстати, с той поры, как она показывала свою последнюю коллекцию, минуло уже девять лет. Это было еще до войны. 1947, 1948, 1949, 1950-й… Годы текли – монотонные, тусклые, бесконечные для Габриель в своей угрюмой похожести. Лозанна, Париж, Рокебрюн…

Она ведет здоровый и активный образ жизни, совершая долгие пешие прогулки в Швейцарских Альпах. Здоровый образ жизни с каждодневной физической активностью поддерживали в ее теле энергию и крепость, которые не оставят ее до самой смерти. Храня верность Швейцарии, Габриэль, тем не менее, все дольше и дольше задерживается в Париже.

В июле 1949 года она приняла, по рекомендации Лукино Висконти, молодого кинематографиста Франко Дзеффирелли, которому тогда было 26 лет. Она стала его гидом по столице, организовала ему встречи с разными людьми, в том числе с еще неизвестным тогда Роже Вадимом и Кристианом Бераром, осыпала подарками…. Шли годы.

И вот 19 августа 1953 года Габриэль вступила в свой семьдесят первый год. Четырнадцать лет назад она повесила замок на двери своего престижнейшего Дома мод. Жила в одиночестве, в разочаровании, потеряв многих своих друзей.

Для нового поколения имя Шанель не значило ничего, кроме знаменитых духов. И вот на закате своего существования, в том возрасте, когда большинство людей уходит из активной жизни, она бросила миру дерзновенный вызов: решила вновь открыть свой Дом моделей…

И не затем, чтобы он довольствовался маргинальной ролью, не с целью найти занятие своим старым годам, а затем, чтобы явить его во всем предвоенном блеске, вернуть международный престиж… Что побудило Габриэль пуститься в такую явно рискованную авантюру?

Не то, чтобы она боялась оказаться в нищете, но ведь известно – кто в делах не добивается существенного движения вперед, тот откатывается назад. «Вперед и только вперед!» – это правило абсолютно для всех. И, наконец, для Габриэль вновь открыть свой Дом моделей означало воскреснуть. Это не слишком большое преувеличение: ведь Шанель постоянно утверждала, что в работе заключается вся ее жизнь.

По большому счету она была никем после сентября 1939 года… Приняв летом 1953 года решение, Габриэль приступила к делу. Прежде всего ей требовались колоссальные капиталы, и она продает одно из своих имений.

«Создайте свой собственный стиль… пусть он будет уникальным для вас и узнаваемым для других».

Она решила представить сто тридцать моделей. Она верит в себя, но умеет оставаться скромной и здравомыслящей: «Почему я вернулась? – признается она некой журналистке. – Мне было скучно и потребовалось пятнадцать лет, чтобы осознать это. Сегодня я скорее предпочла бы потерпеть провал, чем оставаться в небытии».