Борис Изюмский - Нина Грибоедова
«Жюль безуспешно пытался проникнуть в английские архивы, но и без них собрал убедительный материал. Лживы попытки обвинить мосье Грибоедова в „чрезмерной настойчивости“, „неумеренности резкого характера“. Он погиб, как часовой на посту, не дрогнув перед неприятелем. Знал, чем грозит ему твердость, но бесстрашно думал о чести представляемого государства. Разве мог такой человек, как Александр Сергеевич, отказать на чужбине в убежище русским подданным, побояться положить жизнь за своих несчастных, вверившихся ему соотечественников? Поддерживая русское имя, он пошел в открытую против сановников шахского двора и пал, защищая справедливость.
Нападение на русскую миссию спровоцировал главный советник шаха Асаф-эд-Доуле — тайный друг Макдональда.
Жюль в своей книге приводит, цифры, от которых никуда не денешься: сколько тогда ружей, орудий ввезли англичане в Персию, сколько было там их инженеров в оружейных мастерских…
Вы знаете, Нино, ведь Александр Сергеевич на рассвете рокового дня был предупрежден князем Сулейман-ханом-Меликовым о подготовленном заговоре, но гордо отверг предложение покинуть миссию: „Это несовместимо с достоинством российского посла…“
Жюль отдает дань восхищения и человеческим достоинствам вашего мужа: его простоте в обращении, деликатности, потрясающей работоспособности. Как сейчас помню огонек в вашем окне, что часто горел далеко за полночь.
Итак, ждите — я скоро вышлю вам книгу. А пока знайте: его здесь многие любят, мечтают перевести, поставить».
Нина стесненно вздохнула, с благодарностью подумала о Жюле: «Он оказался настоящим другом».
Вскоре после убийства Александра Семино покинул Персию. Возвращался домой он через Санкт-Петербург, где добился аудиенции у императора. Тот вежливо выслушал непрошеного заступника Грибоедова, но особого интереса к рассказу капитана не проявил.
— Нино! — позвала из соседней комнаты Соломэ. Она после рождения Софьи почти совсем не вставала, очень оплыла, целыми днями читала французские романы или раскладывала пасьянс, жаловалась на полнокровие и вертижи.
— Иду, дедико! — откликнулась Нина.
Спертый воздух комнаты матери был пропитан запахами лекарств — она любила лечиться, и туговато приходилось не только ее горничным. На столике возле кровати стояла склянка со спиртом, флакон успокоительных капель, лежали мятные лепешки. В углу у образа мерцала лампада.
— Деточка! — расслабленным голосом сказала мать, нашаривая очки. — Может быть, мы повременим с деньгами на экипировку Давида?
Он учился в Петербурге, в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, конечно, нуждался в помощи, но оказывать ее становилось семье Чавчавадзе все труднее.
— Я уже отослала, дедико, сегодня…
Нина не сказала, что к деньгам родителей добавила изрядную сумму из своей пенсии, чтобы Давидчик приоделся получше.
— Ну послала, так и ладно, — легко согласилась Соломэ. — Ты в Цинандали думаешь съездить?
— Позже немного. Сейчас отец туда собирается…
— И правда, ты здесь больше нужна…
— А вот и мы! — раздался радостный возглас Маквалы в соседней комнате.
Нина вышла в столовую, оставив матери письмо из Парижа.
Маквала пришла со своими сыновьями.
Младшему — Резо — было четыре года, старшему — Зурабу — шесть.
Резо — худенький, дочерна загорелый, с быстрыми темными глазами, которые только и примечали, что бы сдвинуть, взять в руки, с улыбкой, как у матери, широко открывающей большие зубы.
Зураб — нетороплив, голубоглаз, мечтателен. Его Нина особенно любила. «Нашему сыну было бы сейчас немногим больше», — не однажды думала она, с трудно скрываемой завистью глядя на Зураба.
Сейчас Резо устроился у «коллоскопа» в углу комнаты и не подпускал к нему брата. «Коллоскоп» — ящик на высоких ножках, на боку его, ниже выдвинутой, как у бинокля, трубки, надпись: «Нажимайте кнопку, тогда увидите девять красот-картин».
Маквала, очень похорошевшая, как всегда, в грузинском наряде, строго выговаривала Резо:
— Цесиэрад моикэци! (Веди себя прилично!).
Но Резо, продолжая отталкивать брата локтями, неотрывно глядел в трубку и не собирался уступать место.
Нина поцеловала Маквалу, подошла к Резо, шутливо потрепала его жесткую курчавую голову:
— Разве ты не любишь брата, Резо?
Он наконец оторвался от «коллоскопа», поднял на Нину хитрую мордашку, улыбнулся. Двух передних зубов у него не было.
— А он меня, тетушка Нино?
— Очень… Зачем же обижать человека, который тебя любит?
— Да пусть смотрит, — пожал плечами Резо и независимой походкой пошел было на балкон.
— Мальчики, я вам приготовила подарок… — таинственно сказала Нина. — Пойдемте-ка со мной! И ты, Маквала.
Нина привела их в свою спальню, достала две сшитые на их рост чохи. Они были с галунами по швам, рукава закидывались как у взрослых, настоящие газыри весело скалили зубы.
«Тетушка Нино» достала еще и две пары высоких коричневых сапожек, шаровары: для Резо — красные, Зурабу — зеленые.
— Растите джигитами!
Мальчишки в один голос закричали:
— Ва-ш-ш-а-а́! (Ур-р-р-а-а!).
Просиявшая Маквала стала смущенно бормотать:
— Ты нас слишком балуешь, Нино! Тамаз просил поблагодарить еще за то лекарство, что ты прислала…
— Ну, пустяки, Маквала. Ты уже начала обучать грамоте Зураба?
— Он вчера сам прочитал одну строку из «Вепхис-ткаосани»[34], — с гордостью воскликнула Маквала. — Помнишь, ты мне подарила книгу с картинками, еще когда Александр Сергеевич давал тебе уроки музыки? Зураб по ней читал!
Глаза Нины погрустнели. Бог мой, это было, наверно, сто лет назад…
Когда Маквала с детьми ушла, Нина отправилась в детскую к Софьюшке укладывать ее спать.
— Ну, вот теперь и сказку тебе расскажу…
— Только о злом Гуде не надо, — попросила девочка сестру, уютнее умащиваясь в постели, — ты уже сном пахнешь…
* * *В зале послышался голос отца:
— Все дома, люди добрые?
Хотя отец пробыл в ссылке недолго, но она не прошла для него бесследно — почти вся голова стала серебристой. Седина, правда, не старила его, а придавала внешности еще большее благородство. Только усы почти сохранили темный цвет.
Александр Гарсеванович был по-прежнему неугомонен, сейчас увлеченно дописывал статью для «Энциклопедического лексикона» издателя Плюшара и очерк истории Грузии трех последних десятилетий. Вечерами, читая его Нине, все выпытывал: «Как стиль?»
Нина вышла к отцу:
— Я перевела из английского журнала то, что ты просил, папа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});