Эмир Кустурица - Эмир Кустурица. Автобиография

В четверг Агнес должна была уехать обратно в Братиславу. Я, несмотря на свое влюбленное состояние, твердил себе: ты увидишь «Амаркорд», этого хочет Господь. В пятницу, в 14 часов, состоится моя встреча с великим автором и его фильмом.

В среду вечером, за ужином в столовой общежития, Агнес бросила на меня робкий взгляд. И хотя между нами ничего не было — ни поцелуев, ни тем более постели, — я почувствовал, что она собирается сказать мне что-то важное.

— Знаешь, — начала она, — ты мне нравишься.

— Ты тоже мне нравишься, — ответил я.

— Если хочешь, можем провести уик-энд у меня в Словакии. Я могла бы тебе показать, что такое венгерская деревня.

— Мне обязательно ехать так далеко, чтобы поцеловать тебя?

Она покраснела.

— Мне хотелось бы посмотреть «Амаркорд», — добавил я. — Я пропустил уже два показа.

— Если не хочешь, можем отложить на другой раз.

— Дело не в том, что я не хочу, а…

И я подумал, что опять не увижу фильм Феллини.

Затем я вспомнил, что «Амаркорд» будут показывать еще и в понедельник. И тут же передумал:

— Я согласен, мне очень хочется увидеть венгерскую деревню. Не исключено, что другой возможности не представится. Фильм никуда не улетит, это же не птица!

Мы сели в поезд, и все было похоже на потрясающую любовную идиллию. Я долгое время был одинок, и рогалики над моей головой меня добили. Еще одно: мне не пришлось болтать и нести ахинею. Всего лишь раз во время нашей поездки я задался вопросом, продолжает ли Василевич бегать за пирожными для Майи всякий раз, когда ей захочется сладкого.

Мы прибыли в Братиславу обнявшись. На вокзале нас ждал брат Агнес, которого она с гордостью представила мне:

— Миклош.

Он тут же сказал что-то сестре раздраженным тоном. Чувствуя себя неловко, я спросил ее, что я сделал не так.

— Нет, все в порядке, — успокоила она меня, — просто он сообщил мне, что полицейский спросил у него документы, потому что его машина была плохо припаркована. Еще полицейский сказал, что мы, венгры, постоянно доставляем проблемы словакам и что мы хуже, чем цыгане.

Мы приехали в деревню, еще находясь под неприятным впечатлением от встречи Миклоша со словацким полицейским. На пороге возник отец Агнес, Золтан, с красным лицом и, по всей видимости, под мухой. С кажущимся спокойствием он пожал мне руку.

— Милости просим в порядочный венгерский дом! — заявил он.

Когда я поблагодарил его по-чешски за гостеприимство, он тут же утратил свое добродушие.

— Ты не говоришь по-венгерски? — удивился он.

— Нет.

— Как это?

— Ради бога, папа, — вмешалась Агнес, — откуда ему знать венгерский?

— Понятия не имею, но я думал, что парень моей дочери должен говорить на нашем языке. Мы сели за стол, и Золтан тут же принялся декламировать поэму по-венгерски.

— Так жалко, что ты не можешь понять эту поэму, — сказала мне Агнес, — она прекрасна! Затем они все втроем затянули венгерскую народную песню. Сам не знаю почему, я ощутил чувство неловкости, которое еще больше усилилось, когда я увидел в глазах Агнес такое же тягостное выражение.

По окончании песни Золтан завел серьезный разговор. Мы продолжали сидеть, и он попросил Агнес перевести мне его слова:

— Ты знаешь, что вошел в порядочный венгерский дом, и если собираешься жениться на Агнес…

— Папа, о чем ты?! Какая еще свадьба?

— Замолчи, я все знаю, у меня есть глаза, я не идиот!

Отец явно решил выдать дочь замуж.

— Но, папа, это совсем не то!

Агнес расплакалась и убежала в свою комнату. Я собрался последовать за ней, когда Золтан меня остановил.

— Женщина плачет, что тут такого? — сказал он мне, на этот раз по-словацки.

— Что она говорит? — спросил я его, услышав, как Агнес что-то выкрикнула своему отцу между двумя всхлипываниями.

— Она сказала: «Папа, зачем ты испортил мне все дело?!»

В итоге она меня разочаровала, эта Агнес. Как женщина могла, после всего двух дней знакомства, назвать свои отношения с мужчиной «делом», если только она не проститутка? Даже если она неправильно употребила слова. Может, у нее это просто вырвалось? Но такие вещи обычно просто так не вырываются. Вне всякого сомнения, это был стратегический маневр, и поведение отца подтвердило мою догадку.

— Оставь ее, мы с тобой сами договоримся. По-мужски, — настаивал он.

Речь на словацком давалась ему нелегко, он спотыкался на каждом слове и продолжал пить. Я соглашался со всем, что он рассказывал в тот вечер. Существовала тысяча причин для того, чтобы все было так, а не иначе: жена умерла, он остался один с детьми… Остаток ночи я провел, погрузившись в уныние, поскольку мужчина не дал мне перевести дух ни на минуту. Настоящий пьяница. Все это время Агнес горевала в своей комнате, поняв, что наша любовь убита в зародыше. На рассвете она молча проводила меня до дверей. В ней не осталось ничего от той женщины, полной благородства, которая оставляла свежие рогалики для одинокого студента. И дело было даже не в отсутствии макияжа. Ее лицо утратило свое сияние. Она судорожно сжала мою руку, прекрасно осознавая необратимые перемены, произошедшие этой ночью:

— Я просто хотела, чтобы ты знал: мой отец не такой плохой, каким кажется.

— Я знаю.

И я отправился в сторону вокзала.

На этот раз по возвращении в Прагу я не чувствовал себя слишком усталым. Скорее расстроенным этим неприятным происшествием. И потом, я переживал за Агнес. Почему я так легко отказался от ее нежного взгляда? Возможно, какая-то более серьезная причина одержала верх над зарождающейся любовью? Или я не хотел еще раз упустить возможность посмотреть «Амаркорд»?

Я пришел в клуб Академии заранее и принялся терпеливо ждать начала сеанса. Великий момент приближался. Я несколько раз зевнул. Ничего страшного, успокоил я себя. Кто угодно может зевать, когда чувствует усталость. Зал постепенно заполнялся. Помимо студентов, было много людей из мира кино, которые пришли посмотреть знаменитый фильм. Перед самым началом показа на сцене появился наш профессор Антонин Броусил. Человек, которому удалось провезти через «железный занавес» в нашу Академию в Праге огромное количество фильмов, поприветствовал присутствующих и объявил, что по причине огромного интереса, который вызвал этот шедевр, фильм останется в Праге еще на три недели и что Феллини — настоящий Шекспир нашего времени. Я почувствовал, как слипаются мои веки, но быстро взял себя в руки. Я слегка задремал во время речи профессора, но он уже сказал все, что было нужно. Аплодисменты. Занавес открывается. Загорается экран. В зале медленно гаснет свет. Темнота. Начинается фильм. Какая чудесная экспозиция! Римини через объектив оператора Джузеппе Ротуна, пух весенних одуванчиков, соединяющий разные планы, бродяга появляется, подпрыгивает, хватает пух и восклицает: «La primavera!» А я… засыпаю. Я сплю и просыпаюсь, когда идут финальные титры! Да что же это такое? Я вообще нормальный человек?