Николай Кононов - Бог без машины: Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля

Наконец вдалеке что-то затарахтело и по полю заковылял трактор с торчащими из прицепа корягами. За трактором шли пятеро героев. Все заросшие, в измазанных зипунах, с ними пацаны на велосипедах в старых курточках и дырявых сапогах. Процессия достигла вертолета, и тогда «пижемец» сказал: «Давайте перегружать». Летчик добавил: «Только осторожно».

«Чо, ну эта, штоли», — сказали герои и откинули борта прицепа. Оказалось, там ехали не коряги, а мороженые коровьи ноги и ребра. Пацаны счастливо глядели на задний винт и пробовали его раскрутить. Механик шугал их.

Инженер наклонился к уху и, качаясь, зашептал: «У них здесь ничего нет, вообще, ни колхоза, ни работы — на подножных кормах. Эти в ту же школу, что Вальтер, мотаются. Если бы не он, тут вообще…» И крестообразно разрубил воздух.

Оказалось, работники «Пижмы» в Усинске питались михайловскими продуктами, — а земляки Фота получали за это деньги, генераторы, топливо, лекарства. Я спросил «пижемца»: они староверы? Он посмотрел как на идиота: мало осталось староверов, мало.

Из Степановской вертолет взлетал, едва не задевая ели. Кабина пилотов сотрясалась от проклятий. Когда вертолет закладывал вираж, туши интимно приобнимали замороженными ногами инспекторов.

Через два часа внизу проступили очертания спичечного коробка с тянувшейся к нему проволокой. Выяснилось, это и есть Усинск — квадрат со стороной в пять улиц и аппендиксом в виде вокзала и промзоны, среди которой торчали ангары и горы грузов — территория «Пижмы».

У директора на стене висел календарь поморской церкви с праздниками и постами. Рабочие в таких же, как у Фота, комбинезонах разгружали вагон.

Вернувшись домой, я сделал в блоге набросок посещения Цильмы. Прошло несколько недель, и на запись отозвался неизвестный собеседник — скорее всего, из прокурорских или конкурент. Он заявил, что Фот много лет связан с новгородским вором в законе и поэтому бандиты ушли от него несолоно хлебавши, пораженные не духовной силой, а влиятельной крышей. Кроме этого, собеседник намекнул, что Фот уходит от налогов и даже дал адрес фирмы, зарегистрированной в квартире, где сидят десятки компаний-однодневок.

Диалог не удивил — у всякого предпринимателя есть пятна в биографии. Я думал о том, что староверу катастрофически трудно сосуществовать с его этикой — шаг вправо, шаг влево, и ты свалился в грех. Хождение по лезвию.

Но даже если Фот не испугался усинских бандитов, потому что был под крышей более сильного бандита — можно ли его осуждать? Он, похоже, жертвовал чем-то важным, и это была ситуация loose-loose, созданная не по его вине.

После бессонных часов в самолете Усинск — Москва и переезда из аэропорта на вокзал я сел на электричку. Она была заполнена наполовину, и я разместился на солнечной стороне, где луч полз по сиденью. Раскрыл словарь, купленный в музее, и погрузился.

Вскоре краем глаза я увидел, что пришли попутчики, бабки. Заняли всю лавку, разложили какие-то тюки. Одна стала закидывать кладь на полку и врезала по затылку сидящему впереди парню. Тот отозвался: «Давай помогу, тетя». — «Не надо, не вчера родила, сама доброшу».

Села, оглядела попутчиков, помотала головой, вздохнула. «Смори, Татьяна, девки-то ни титок, ни холок, и жопа, как осколок. Таки же и мужики». Татьяна сидела недвижно и не отвечала. Через минуту она не спеша проговорила: «Дочка грит, ее мужик целый день-деньской все че ле ходит во двори. Беспутню мялку мнет, себя жалет, отдохнет». Та, что у окна подхватила: «А ты замиряй их. У меня вона молоды расфуркаются, дэк по недели ходят не разговаривают, не смотрят друг на друга. Я се молодки наговариваю: любо не любо, а почаще взглядывай — и никакой ссоры не будет».

Электричка замерла, пропуская поезд. Несколько минут мы стояли в тишине.

Соседка, которую я раньше не заметил, вздохнула: «Старухи ниче не стали соблюдать. Грамотным поболе денег дай — кобылу отпоют. Жадность-та у всех одинака». — «Новы постуют, а сами сплетничают, — отозвалась Татьяна. — Таким никакой пост не зачтется. В писаньи Павел не зря сказал: не что в рот, а что изо рта».

Оказалось, их много, полвагона. Паломничать, поди, едут. «К Богу припадать надо, без Бога не до порога, — говорили откуда-то с прохода. — Работу работай, как встарь, с правилом, молись, и все бует». — «Аккуратно надо жить, вдумчиво, с Богом в душе, — произнес приглушенный голос. — Грешим, а настояшша-то жизнь будет там. Родимся в гости, умрем на век».

Луч уполз на соседнее сиденье, голоса стихли. На потолке задребезжал динамик, и металлический голос объявил, что на следующей станции выходить.

Я проснулся и понял, что Усть-Цильмы, которую искал, нет.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НЕФОРМАЛЫ

Человек работает в неплохом месте, получает серьезные деньги, у него перспективы роста — многие позавидовали бы. Но он сидит ночами и рисует планы, мечтает о собственном деле и однажды уходит в свободное плавание.

«Жадность правит миром, — говорил в фильме «Уолл-стрит» инвестор Гордон Гекко. — Жадность к деньгам, славе, любви». Первое свободное поколение российских предпринимателей (те, кому сейчас около тридцати) тоже имеет жадность — к изменению реальности.

Эти мечтатели с детства конструировали миры: один рисовал карты Средиземья и дрался с орками, другой был погружен в музыку, третий придумывал во дворе государства с разными формами правления. Прошли годы: первый создал сеть книжных магазинов, второй владеет одним из лучших хостинг-провайдеров страны, третий окончил Стенфорд и строит интернет-молл.

Пока они сколачивали капитал, Россия ушла от демократии и получила вертикаль власти — и в итоге стала еще более заколдованным местом, которое мечтатели хотят расколдовать.

Многие из них сражаются не только с коррупцией и другими бедами, но и с самими собой. Они ищут ответы на вопросы о том, нужна ли на самом деле предпринимателю свобода и навязывать ли клиентам и партнерам свои ценности. Эта внутренняя драка иногда горячее той, что они ведут с конкурентами.

Глава I. Траектория кочевника

2006, СЫКТЫВКАР

— Он свихнулся, да?

— Чего выкаблучиваться-то, распечатал и забыл!

— Да показушник он, вот и все…

Только бухгалтер понял Федора и поднес к глазам лист с цифрами. За спиной шепталось пол-офиса — барин чудит, непробиваемый и упертый, глядит сквозь очочки, отутюженный, вежливый. Чудит и делает вид, что чистюля.

Впрочем, в глаза Федору никто ничего не сказал, связываться с чудаками все боятся, особенно если этот чудак — начальник.