Сборник статей - Гении эпохи Возрождения

Можно понять Леонардо, который разражается потоком сарказма, говоря о людях, что «могут назвать себя не более чем переработчиками пищи, производителями навоза, наполнителями отхожих мест, потому что с их помощью ничего в мире не происходит; у них нет никакой доблести, и ничего от них не остается, кроме полных навозных ям». Справедливости ради надо сказать, что к концу своей жизни он стал мягче и сердечнее. Он простил людей и свое время. Дал право другим любить себя. Их было не так много, настоящих друзей, учеников, которые боготворили Леонардо и пытались его понять. Но они были.

Вот строки из письма Франческо Мельци, близкого ученика Леонардо, которое написано после смерти учителя. «Для меня он был лучшим из отцов. Невозможно выразить то горе, которое причинила мне его смерть. До самого того дня, когда тело мое будет предано земле, я буду испытывать постоянную скорбь о нем… Его смерть – горе для каждого, потому что не во власти природы сотворить другого такого человека».

Почему Леонардо не смог довести до конца так много своих начинаний и замыслов?

Ответ рядом. В основе всех его упражнений лежит попытка подняться над бренностью, преодолеть преходящее. Отвергая старые, проверенные методы и рецепты, он шел на эксперименты, чтобы понять и победить Время и вслед за Фаустом воскликнуть:

Мгновенье!О, как прекрасно ты, повремени:Воплощены следы моих борений,И не сотрутся никогда они.И, это торжество предвосхищая,Я высший миг сейчас переживаю…

Задача эта безмерно велика и требует невероятных усилий. Но каждый миг осмысленного, освященного такой целью труда достоин возвеличивания. Прошлое, настоящее и будущее сливаются в Леонардо в некоем высшем единстве, в истине. И он передает ее нам самыми разными способами.

Есть один портрет, который художник написал во время пребывания в Милане. «Портрет музыканта». Не так давно картину отреставрировали, живопись расчистили, и стало видимым то, что раньше скрывал толстый слой лака: рука музыканта держит клочок бумаги с несколькими нотными знаками. Исследователи пока безрезультатно пытаются прочесть это нотное послание. У художника нет картин, где не было бы секретов, зашифрованных знаков.

Леонардо владел методом, никем не превзойденным до сих пор, благодаря которому были сделаны открытия величайшей важности. К сожалению, они на столетия были погребены в его бумагах. Огромное количество страниц, написанных его рукой, не найдено до сих пор. Вряд ли они уничтожены. Скорее всего, их просто спрятали.

Опыт, знания, чувства, мысли, страдания – все, что он пережил, понял и вспомнил, Леонардо вложил в «Джоконду». Она была и остается его великой тайной. Точно известно, что Леонардо писал «Мону Лизу» не по заказу. Проработав над картиной четыре года, он увез незаконченную «Джоконду» с собой, чтобы никогда с ней не расставаться.

Об этом написано так много! Книги, статьи… Целая библиотека. Можно быть уверенным в том, что будут писать и дальше. Потому что «Джоконда» – это все мы. «Джоконда» – это портрет человечества любой эпохи. «Джоконда» почти абсолютно универсальна – но только почти, потому что картина не закончена, как не может быть закончено деяние Бога.

Мы можем сказать, что написать такое невозможно. Для Леонардо не было невозможного! Он мог совершить все, что задумывал, ибо обладал свободой духа и воли. Это и есть универсальность: дух, для которого нет преград, дух, направляющий человека в его стремлениях и делающий возможным медленный, шаг за шагом, подъем человечества по ступеням великой лестницы. Дух и добрая воля.

Универсальность – это когда человеческая душа отражает в себе весь мир: горы, реки, облака… И Солнце. Универсальность – это когда в человеке живут великие люди минувших веков с их поиском ответов на «вечные» вопросы: Пифагор, Сократ, святой Франциск, Андрей Рублев…

Универсальность можно понять только через собственный опыт. Для этого нужна работа души не меньшая, чем работа рук и ума.

Удивителен пейзаж, на фоне которого изображена Джоконда. Прохладные, влажные, зеленовато-синие сумерки – не поддающееся определению время суток. Это напоминает мне пещеру, о которой рассказывает Платон. Леонардо умел делать невидимые идеи видимыми.

Во время последнего сеанса, перед разлукой (они не встретились потом никогда) Леонардо развлекал Мону Лизу рассказами. «Достиг я наконец пещеры и остановился у входа в недоумении… Я вошел и сделал несколько шагов. Насупив брови и зажмурив глаза, напрягая зрение, часто изменял я мой путь и блуждал во мраке ощупью, то туда, то сюда, стараясь что-нибудь увидеть. Но мрак был слишком глубок. И когда я некоторое время пробыл в нем, то во мне проснулись и стали бороться два чувства – страх и любопытство: страх перед исследованием темной пещеры и любопытство – нет ли в ней какой-либо чудесной тайны?»

Пещера была одним из самых любимых образов Леонардо. Его влекли к себе все тайны жизни. Джоконда с «неожиданно блеснувшим взором» замечает, что одного любопытства мало для того, чтобы узнать.

«Что же нужно еще?» – спрашивает Леонардо.

В блестящих влажных глазах, чуть припухших, как будто она только что плакала, в тихих сложенных руках, в улыбке, в этой непостижимой улыбке, во всем облике и лице, о которое разбивает головы не одно поколение ученых и исследователей, – ответ, звучащий на тысячах языков, в миллионах значений. Когда смотришь долго на «Джоконду», становится не по себе – словно попадаешь под гипноз. Попробуйте. Достоевский говорил: «Красота – это страшная и ужасная вещь! Тут дьявол с богом борется, а поле битвы – сердца людей». Бог и дьявол – это добро и зло. Поле их битвы – сердце Джоконды. Отражение их битвы – ее лицо.

Кажется, что этот пейзаж – занавес, видимость, иллюзия. Его надо только сдвинуть в сторону, чтобы дать дорогу свету, который пытается пробиться к людям. Он чувствуется в картине: тусклый, неяркий, еле видимый, занимающийся свет. Открыть занавес! А там? Джоконда знает… Она знает все, но молчит и улыбается. Ей нельзя говорить, ведь это тайна, загадка, мистерия, прожить которую мы можем только сами.

Во Фьезоле из поколения в поколение передается изустное предание о «Чечеро» – искусственном лебеде, который однажды взлетел с горы и бесследно пропал. Знают там и имя безумца, вздумавшего подняться в небо, подобно Икару. Звали его Томмазо Мазини да Перетола, по прозвищу Заратустра. Он был знаменитым механиком и близким помощником Леонардо.