Георг Конрат - Немецкие диверсанты. Спецоперации на Восточном фронте. 1941–1942

– Вот, читайте! Это касается также и вас. Дайте распоряжения командирам отрядов: все должно быть готово к транспортировке к завтрашнему утру – пушки, пулеметы, транспортные средства, обмундирование – абсолютно все. Наконец-то мы уезжаем из этого убогого места.

Мне было все равно, куда нас переправят дальше. Единственное, чего мне было жаль, – это оставлять машину. Но я знал наверняка, что есть еще кто-то, кто расстраивается по этому поводу больше меня. Это Вилли. Только я подумал об этом, как он резко повернулся ко мне:

– Мы берем машину с собой, ведь так?

– К сожалению, нет, Вилли, – ответил я, и в расстроенных чувствах мы вышли.

Войдя в штаб, я сел у окна и стал смотреть, как грузовики, пушки и другая техника выруливают во двор и устанавливаются рядами. Для нас это было окончание первого этапа начавшейся войны, и я совсем не жалел о том, что он миновал. Я так устал. Шок, перенесенный сегодня, подействовал на меня сильнее, чем целая неделя беспрерывных сражений. И когда я увидел мальчишек, собравшихся к ужину, я даже не нашел в себе сил присоединиться к ним и поесть. Я просто ушел в свою комнату и лег.

Проснулся я от шума разогреваемых двигателей. Взглянув на часы, я вскочил. Завтракать было уже слишком поздно, поэтому я быстро умылся и побежал к Вилли.

Группа была уже построена, и я почувствовал на себе взгляд Вилли, который следил за моей реакцией – доволен ли я.

Я слегка кивнул ему и занял свое обычное место во главе колонны. Послышался голос Вилли, раздающего приказы; мы снова были простыми солдатами.

В девять часов появился Шварц, за которым ехали грузовики с отрядами молодых солдат. Я отдал ему честь, показывая свою военную выправку, но Шварц не был солдатом, поэтому в ответ он просто вяло поднял руку и крикнул: «Хайль Гитлер!»

Всматриваясь в его лицо, я пытался разглядеть хоть малый отпечаток горя или печали, но ничего такого так и не увидел. В нем не было ничего человеческого. Когда он заговорил, то вместо привычного рявканья я, к своему удивлению, услышал мягкий и тихий голос:

– Вчера я искал вас весь день, капитан, где же вы были?

– Это не ваше дело, – ответил я, попытавшись в точности скопировать его интонацию. – Все, что я делаю, касается только меня.

Он знал устав и не стал спрашивать во второй раз. Вместо этого его тон сменился на официальный:

– Эти люди перевезут ваше обмундирование. В списки включены все?

Я сделал знак Вилли, и он протянул Шварцу четыре листа – списки людей всех четырех отрядов. Он сразу же принялся делать перекличку. Я думаю, единственная вещь, которая по-настоящему его интересовала, – это то, как сидящие в каждой машине будут приветствовать его, отдавая салют. Я еще не видел человека с таким самомнением, как Шварц.

Затем я спросил его, когда прибывает наш поезд.

– В тринадцать часов пополудни, – ответил он важно. – Новый отряд сопроводит вас на станцию через два часа.

Вилли посмотрел на меня смеющимися глазами. Это и в самом деле было уже слишком.

– Скорее всего, – продолжил Шварц, – мы больше не увидимся, и поэтому я говорю вам «до свидания».

Я попрощался с ним, наспех пожав его руку. По непонятной причине Шварц сегодня держался очень доброжелательно – может, боялся, что впоследствии мы станем отзываться о нем дурно, а может, был счастлив поскорее избавиться от нас и потому находился в отличном расположении.

Нам не потребовалось два часа. Через пятнадцать минут мы были готовы отправиться в путь. Я выглянул в окно своей комнаты и увидел построившихся ребят, нетерпеливо ожидающих, когда подъедут грузовики. Я не заставил их долго ждать и, выйдя, крикнул Вилли:

– Пусть пока маршируют. Просто сидеть и ждать – вредно для мозгов. Нужно подвигаться, можете затянуть строевую. В общем, все, что придет в голову.

Вилли отдал приказ, а я любовался стоящими по росту бойцами. Их вид был безупречен. Здесь было лишь одно недоразумение: в их облике и манерах было много русского. Но никому и в голову бы не пришло заметить это отличие. Четыре отряда затянули гимн нашего подразделения: «Плечом к плечу в борьбе за Родину и фюрера».

Два часа пролетели незаметно. Прибыли грузовики, а для нас с Вилли прислали отдельную машину. Никогда я еще не видел, чтобы отряд действовал с такой скоростью. Через пять минут все заняли места в грузовиках, и мы поехали. Двигались мы довольно быстро, и из каждой машины звучала своя песня.

Было невыносимо ехать в тишине, поэтому мы с Вилли тоже подпевали и приказали водителю, сидевшему с угрюмым выражением, петь тоже. Он затянул низким баритоном, и нам пришлось петь громче, чтобы он не заглушил нас.

Когда мы почти доехали до разобранного моста, где первоначально находился русский штаб, я приказал колонне остановиться. У нас было достаточно много времени до прибытия поезда. Чтобы мои люди не слонялись без дела по станции, я приказал всем, кроме водителей, с песней идти пешком через город на вокзал. Оставшиеся в машинах поехали на станцию, а мы двинулись пешком, на этот раз не скрывая того, что мы немцы. Но воспоминание о нашем предыдущем появлении в этих местах, когда мы шли по этим же улицам, давало нам чувство полного удовлетворения. Мы с Вилли держались в двадцати метрах впереди от отряда, и, проходя штаб, на котором развевался немецкий флаг, Вилли громко крикнул «Хайль Гитлер!», так что даже от эха его голоса зазвенели стекла в окнах. Нам очень нужно было выплеснуть свои эмоции.

Мы прибыли на станцию, имея в запасе еще двадцать минут – как раз столько времени, чтобы получить на кухне Красного Креста еду, которую мы, несомненно, заслуживали. Поезд прибыл на станцию в то время, когда я допивал свой кофе, и встал на первый путь. Все уже поели и, разбившись на небольшие группы и отряды, ожидали дальнейших указаний. Показавшийся начальник поезда стал распределять всех по вагонам, и я, быстро закончив свой обед, побежал догонять всех.

Поезд миновал границу. Мы ехали в направлении Инстербурга, в Восточной Пруссии, затем шел Эльбинг, Берлин, а потом уже Киль. Мы с Вилли принялись играть в карты, и время полетело незаметно. Я так увлекся, что совсем перестал интересоваться, где они высадят нас и что вообще собираются с нами делать. Это было несвойственно мне, и, подумав об этом, я сам удивился. На каждой станции заходили девушки, продававшие сладости и сигареты, а некоторым даже удавалось перехватить холодные напитки. Казалось чудным снова видеть лица простых граждан – словно нас вырвали из одной реальности и бросили в другую. Возможно, Германия воевала, но в самой стране ничего не говорило о войне. Правда, на каждой станции стояли вооруженные солдаты, но в общем обычный уклад жизни совсем не изменился, и подобные вещи вызывали обыкновенное любопытство. Железные дороги были переполнены военными эшелонами и поездами Красного Креста. В Берлине нам пришлось ждать, пока поезда, следующие по расписанию, высадят своих пассажиров, и это ожидание тоже казалось непривычно-странным, потому что сейчас мы были дома.