Владимир Стеженский - Солдатский дневник

Рядом с хозяйкой ее дочь, молодая стройная красивая татарка. Вспоминается лермонтовская Бэла. По-русски ни слова, только глаза горят, да на губах улыбка.

Но на меня сейчас никакая экзотика не производит впечатления. Чувствую себя прегнусно, уже третий день трясет малярия. К вечеру делаешься буквально как пласт.

Слабость, голова кружится, не хватает только кровавых мальчиков в глазах. Когда же я избавлюсь от этой напасти.

Зину эти дни вижу только мельком. Ей, бедной, крепко достается сейчас, все время приходится дежурить. Хочется побыть с ней вдвоем, поговорить, но никак не получается.

14.04.44.

Находимся в Судаке. У нас большое горе: наш начальник майор Кобыжаков умирает от полученных ран. Подорвался на мине. Не везет же нам. Второй замечательный человек погибает. Недавно погиб Чемадуров, теперь Кобыжаков.

На войне очерствляется сердце, ведь смерть постоянно перед глазами. Но становится страшно, когда представишь себе, что вот был человек, необыкновенно добрый, культурный, жизнерадостный, и вот его нет. Полчаса назад еще разговаривал, а теперь без сознания.

15.04.44.

Еду в Алушту. На всех видах транспорта. По дороге виднеются татарские села, они лепятся к скалам своими плоскими двухэтажными коробками домов. Наверху над морем — кипарисы и еще какие-то вечнозеленые. А по берегу колючая проволока и мины. Румыны здесь жили в постоянном страхе перед партизанами и всячески отгораживались. Но это не помогало. Партизаны давали им прикурить.

Нахожусь в Алуште. Сегодня был вечер встречи двух фронтов: нашего и 4-го Украинского. Компания была дружная и теплая, а вина — бочка. Хозяева были греки и угощали щедро. Когда я им сказал, что я на 45 % грек, они готовы были из кожи вон вылезти, чтобы доставить мне удовольствие. Очень гостеприимный народ. Потом они ушли и оставили нам свою квартиру, а утром мне пришлось бегать по соседям, разыскивая хозяев. Нельзя же бросить гостеприимную квартиру на произвол судьбы.

Майор наш умер сегодня утром. Недавно радовался рождению дочери, строил планы и вот… Что теперь поделаешь, надо будет написать его жене хорошее письмо. Но разве словом поможешь…

16.04.44.

Эти строки я пишу в Ялте, в доме Чехова. Я первым тут появился. Ведь сегодня исполнилась моя давняя мечта побывать здесь, в доме, где жил мой любимый писатель, где каждая вещь, каждый уголок комнат дышит той неотразимой чеховской прелестью, которую я так люблю.

Меня встретила сестра Чехова, Мария Павловна, худенькая хрупкая старушка. В дни немецкой оккупации она сумела сберечь ценнейшие документы и реликвии, связанные с именами Чехова, Горького, Толстого, Левитана и других. Мария Павловна рассказывала, что немцы, особенно немецкий комендант дома, очень почтительно относились к музею и оказывали ей всяческое содействие. Правда, она почти всегда была голодной. Немцы слишком высокие ценители культуры, чтобы опуститься до такой низкой прозы, как обеспечить питанием сестру великого писателя.

Чеховский домик почти цел. «Почти» случилось несколько дней назад, когда чьи-то самолеты, скорее всего наши, сбросили около дома несколько бомб. Были выбиты стекла в нескольких комнатах, попорчены витрины, но все экспонаты, к счастью, остались целы. На стенах висят картины Левитана, о которых у нас писали, что их вывезли в Германию. Сохранились многочисленные автографы выдающихся людей того времени. А в служебной библиотеке лежали подшивки «Правды», «Известий» и других наших газет и даже несколько томов сочинений Ленина.

В комнате Марии Павловны я заметил фотографию молодой красивой женщины. Оказалось, что это бывшая жена брата Чехова, известная артистка Ольга Чехова. Она навещала этот дом во время оккупации.

Жаль, что так мало было у меня времени. Сейчас надо бежать к машине. Должны ехать в Алупку. Я оставил Марии Павловне благодарственное письмо от имени бойцов нашей дивизии, освобождавшей Ялту.

А какая здесь красота! Не хочется уезжать отсюда, но война еще не кончена…

17.04.44.

Вчера вернулся «от Чехова» и сразу получил срочное задание. Оказывается, на набережной Ялты все большие дома — санатории, гостиницы и другие — заминированы. Среди взятых здесь пленных нашли двух, которые имели с этим дело. Поговорил я с ними о том, о сем, и один выразил готовность мне помочь: он любит Чехова и не хочет, чтобы пострадал его город. В общем, возились до ночи. Но очистили все здания.

Сейчас нахожусь где-то за Алупкой. В голове все еще впечатления от пережитого в Ялте, особенно от чеховского дома, Марии Павловны и богатства ялтинской природы. Когда-нибудь после войны, если останусь жив, обязательно приеду в этот райский уголок, в домик Чехова. И если Мария Павловна будет еще жива, вспомним с ней тот день, когда в саду еще чернели свежие воронки, когда стекла в домике были выбиты осколками от бомб, а мы сидели в подвале и угощались пасхальным борщом, приготовленным Марией Павловной.

18.04.44.

Вот и на фронт приехал. Фриц совсем близко и стреляет, гад, беспрерывно. Он сейчас на «Малой земле», там, где мы когда-то обороняли Севастополь. Пока еще нашего решительного штурма не было, но рассчитывать на легкую победу, безусловно, не приходится. Мы ведь держались тогда восемь месяцев. Ну а теперь пахнет в лучшем случае неделей. Наша авиация все время висит в воздухе. Изредка прилетают и немецкие самолеты из Румынии. Далековато.

Сейчас я нахожусь в одном прифронтовом хуторке. Живу в замечательной комнате, спал сегодня на кровати с простынями, подушками и другими давно забытыми принадлежностями, например, одеялом. Наши штабные уехали куда-то на высотку. Там наш НП. Но, как водится в нашем бардаке, все потянулись туда, хотя всем там делать нечего. Меня оставили тут, но, думаю, сегодня надо тоже отправляться, а то наш Крючков один там не справится.

21.04.44.

Живу в лесу недалеко от Балаклавы. Фриц все стреляет как очумелый. Приходится торчать в траншее, почти не вылезая из нее. Должен был быть сегодня штурм, но почему-то его отложили. А фриц тем временем раздолбал артиллерией наши ракетные установки, да и танкам досталось. Черт возьми, ведь известно, когда операция откладывается, успеха не будет.

30.04.44.

Завтра уже Первое мая. Как быстро летит время. Но наши попытки прорвать фрицевскую оборону имели весьма плачевные результаты: большие потери с нашей стороны, особенно в танках. За два дня боев потеряли свыше 46 штук. Последнее время, действуя небольшими отрадами, мы имели некоторый успех: захватили несколько высоток, взяли пленных, трофеи, но праздничный подарок Родине сделать нам, к сожалению, не удалось.