Генрих Айнзидель - Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948

Так называемое правое крыло комитета, в которое входили сплотившиеся вокруг Зейдлица члены Союза немецких офицеров, пришло почти в ужас от наших предложений перейти к «подрывной» пропаганде. Зейдлиц ставил огромные восклицательные знаки и сердитые комментарии красным цветом на полях нашего отчета. Он явно пытался копировать Фридриха II Великого, который имел обыкновение столь же лаконично выражать свое недовольство. Противодействие генералов нашим предложениям было настолько сильным, что даже московские эмигранты воздерживались от вынесения их на общее обсуждение. Наверное, они опасались, что это приведет к расколу в рядах Национального комитета. И лишь вчера после нескончаемой дискуссии и яростных споров удалось созвать пленарную сессию для рассмотрения вопросов по дальнейшему ведению пропаганды на фронте. После резкого обмена мнениями с некоторыми из генералов было принято решение внести туда изменения. На таких дискуссиях генералам всегда доставалось, поскольку в их рядах не было единства. В данном случае на сторону «радикалов» неожиданно встал Латман.

Одним из главных возражений против призывов сдаваться в плен (за что выступали практически все члены комитета) было беспокойство за судьбу военнопленных при их следовании в лагерь. Могли ли мы взять на себя ответственность и уверять наших товарищей на фронте, что им сохранят жизнь и что когда-нибудь они благополучно вернутся домой, если решатся сдаться? Я ответил на это утвердительно. Нет никаких сомнений в том, что плен несет с собой многие лишения и требует значительных жертв. Но есть ли этому альтернатива? Несомненно, потери будут еще больше, если солдаты решатся на бессмысленное упорное сопротивление, к которому так настойчиво продолжает призывать Гитлер. Разве в случае, если бы армия под Сталинградом приняла предложение русских о капитуляции, пока еще солдаты сохраняли силы и здоровье, смертность среди военнопленных не была бы на порядок ниже, чем произошло на самом деле?

Наш единственный шанс заключался в том, чтобы выбрать меньшее из зол. И несмотря на то что Латман неожиданно торжественно объявил, что убежден в том, что в Красной армии готовы сократить собственные пайки для того, чтобы накормить военнопленных, он прекрасно сознавал, что это противоречило всему тому, что все мы считали возможным. Реальные вещи совсем не совпадают с идеалами. «Прекратите бессмысленное сопротивление! Переходите на сторону Национального комитета!» Таким был лейтмотив нашей пропаганды на переднем крае. Но поскольку ее масштабы не удалось увеличить в десятки раз, то наши лозунги и аргументы, которые мы приводили в их защиту, так и остались на чисто академическом уровне.

Во время тех дебатов я почему-то навлек на себя долгую неприязнь со стороны генералов, входивших в состав комитета. В статье в газете «Свободная Германия», обращаясь к молодым офицерам, я обвинил тогдашнее руководство Германии в отсутствии гражданской смелости и слепом повиновении партии. В другой статье я заявлял, что все генералы, которые осуществляют на практике политику «выжженной земли», действуют фактически в соответствии с призывом Геббельса сжечь за собой все мосты. Если бы генерал Дитмар в своем еженедельном аналитическом сборнике предложил подобную тактику как военное решение, это встретило бы бурю возмущения и послужило бы еще одним поводом для того, чтобы осудить Германию.

Генералы, особенно Зейдлиц, обвиняли меня в том, что я оскорбляю вермахт, то есть пытаюсь мешать с грязью собственное гнездо[6].

Те же обвинения выдвинули против майора Бехлера, считавшегося до того времени одним из самых ярых поклонников Зейдлица. Занимая в свое время должность адъютанта генерала Ойгена Мюллера, он имел доступ к ряду приказов Гитлера, в том числе об уничтожении комиссаров, клеймении советских военнопленных, расстреле женщин в военной форме и т. д. Но когда он осмелился заявить в своей статье, что даже враги Германии не смогут поверить, сколько людей пало жертвой политики уничтожения, провозглашенной Гитлером, когда однажды об этом станет известно, установившиеся между ним и Зейдлицем доверительные отношения сразу же были утрачены. Как оказалось, генералы все еще верили в то, что можно скрыть правду об автомобилях с газовыми камерами{71}, о лагерях смерти, массовых расстрелах и депортациях. С невинным выражением лица они торжественно заявляли, что никогда ни о чем подобном не слышали. Латман с гордостью бросил мне, что он немедленно попросил бы любого, от которого он получил подобную информацию, раскрыть ее точный источник и написать об этом подробный официальный рапорт, чтобы в дальнейшем «прекратить распространение этих отвратительных небылиц». Он даже не понимал, что тем самым не только сам признается в том, что все, что он слышал, является правдой, но и угрожает доносами тем, у кого эти случаи действительно вызывали тревогу.

В целом генералы в комитете всегда занимали такую же неискреннюю позицию, как и в данном конкретном случае. У них не хватало смелости для того, чтобы отвечать за свои же действия. Они хотели, чтобы к ним всегда относились как к тайным заговорщикам-джентльменам. Их идеалом было сидеть в Москве и сочинять документы, наполненные патриотическим пылом, даже теперь, когда их якобы против их воли за волосы приволокли в комитет.

Казалось, до их понимания не доходило то, что для того, чтобы готовить листовки, предназначенные для солдат по другую сторону фронта, было необходимо знать как можно больше о расположенных там войсках. И добиваться этих знаний методами, мало отличающимися от шпионажа; что при ведении нелегальной работы невозможно избежать жертв невинных людей, которые гибли, прежде чем удавалось захватить одного-единственного пленного; что для того, чтобы свергнуть Гитлера, как они требовали, нужно было практически развязать гражданскую войну, в частности против СС, и убить некоторых из людей, настроенных прогитлеровски. В то же время они все же соглашались одобрить резолюцию, которую еще за один день до этого считали в высшей степени позорной, предательской и бесчестной. Примерами этого служат случаи с Циппелем и Гольдом, обсуждение вопроса о пропаганде на фронте и о судьбе военнопленных.

Генералы были готовы идти на поводу у любого точно так же, как во времена убийства Шлейхера, дела Фрича и Бека, массовых убийств эсэсовцами в Польше. Они боялись любой ответственности, всегда больше всего заботясь о сохранении собственного лица и совсем не склонны были считаться с реальными фактами. В качестве типичного примера здесь можно привести случай с Даниэльсом. Генералы в ультимативной форме потребовали избрания его в руководство комитета и, не считаясь с соображениями корпоративной этики и чести мундира, предпочли просто игнорировать все возражения, прозвучавшие против его кандидатуры. Они полагали, что Даниэльс так же самоотверженно станет отстаивать в комитете их точку зрения. Но они полностью просчитались. Даниэльс согласился со всеми предложениями «левого крыла» комитета. Он ставил свою подпись под статьями в газете там, где Зейдлиц или Латман никогда бы себе этого не позволили. Впрочем, он даже не читал текстов. Его интересовали лишь привилегии, которыми он пользовался как генерал и член комитета. Это подтверждало все слухи, что циркулировали вокруг его имени.