Светлана Алексиевич - У войны - не женское лицо

Вспоминает санитарка Александра Иосифовна Мишутина:

"Направили нас на шестимесячные курсы при фельдшерско-акушерской школе. Нас сто девчат было... Там и повара, санитарки - все там. После окончания курсов шли пешком на станцию, оттуда должны были по санпоездам распределять. На нас платья гражданские, платочки, в косах бантики... Встретил нас генерал, приказал остановить свою машину, спрашивает: "А это что за голубая дивизия?"

Попала я не на передовую, а в армейский госпиталь при двадцать второй армии. И я, которая до войны не могла разжечь примус, я работала в санпропускнике. Раненые прибывают, мы их сортируем, одеваем, раздеваем, бреем, моем. Они же беспомощные. Вся грязная работа на нас. Оно на нас все навалилось: и стыд, и страдания человеческие, грязь вся эта, вши..."

Из рассказа Светланы Николаевны Любич, в войну сандружинницы, а сейчас преподавательницы Белорусского государственного университета имени В.И. Ленина:

"Ездила я на санпоезде. Помню, первую неделю проплакала: ну, во-первых, без мамы, а во-вторых, оказалась на третьей полке, где теперь багаж кладут. Там была моя "комната".

- В каком возрасте вы ушли на фронт?

- Я училась в восьмом классе, но до конца года не дотянула. Убежала на фронт. Все девчонки на санпоезде моего возраста были.

- В чем заключалась ваша работа?

- Мы ухаживали за ранеными, поили, кормили, подать судно - это все наша работа. Со мной вместе одна девушка постарше дежурила, она меня первое время щадила: "Если будут утку просить, ты меня зови". Раненые тяжелые: у кого руки, у кого ноги нет. Я первый день звала ее, а потом - она же не может весь день со мной быть и всю ночь - осталась я одна. И вот меня зовет раненый: "Сестричка, утку!"

Я протягиваю ему утку и вижу, что он ее не берет. Смотрю: у него нет рук. В мозгу где-то пронеслось, как-то я сообразила, что надо делать, но несколько минут стояла и не знала, как быть. Вы меня понимаете? Я должна была помочь... А я не знала, что то такое, я еще этого не видела. Этому даже на курсах нас не учили..."

На войне не только стреляют, бомбят, ходят в рукопашную, роют траншеи там еще стирают белье, варят кашу, пекут хлеб. "Там горы нашей бабьей работы", - сказала санитарка Александра Иосифовна Мишутина. Чтобы солдат хорошо воевал, его надо одеть, обуть, накормить, обстирать, иначе это будет плохой солдат. В военной истории немало примеров, когда грязное и голодное войско терпело поражение только потому, что оно грязное и голодное. Армия шла впереди, а за ней "второй фронт" - прачки, хлебопеки, повара. Сама того не подозревая, Александра Иосифовна подсказала мне мысль отыскать воевавших женщин и этих профессий.

...Удивленно и растерянно встретила меня Александра Семеновна Масаковская, в войну рядовая, повар:

"Мы не стреляли. Я не стреляла. Кашу солдатам варила. За это дали медаль. Я о ней и не вспоминаю: разве я воевала? Кашу варила, солдатский суп. Тягала котлы, баки. Тяжелые-тяжелые... Командор, помню, говорил: "Я бы пострелял эти баки... Как ты рожать после войны будешь?" И однажды взял все баки - пострелял. Пришлось в каком-то поселке искать баки поменьше.

Придут солдатики с передовой, отдых им дадут. Бедненькие, все грязные, измученные, ноги, руки - все обмороженное. Особенно боялись морозов узбеки, таджики. У них же солнце всегда, тепло, а тут тридцать - сорок градусов мороза. Не может отогреться, кормишь его. Он сам ложки не поднесет ко рту".

Там же, на Любанщине, в городском поселке Уречье, я разыскала Марию Степановну Детко и Анну Захаровну Горлач. Обе раньше работали в колхозе, теперь уже на пенсии, растят внуков. Рассказывают коротко, словно оправдываясь, что вот, мол, ничего особенного в их жизни не было, а человек в такую даль добирался. Все норовили отправить меня к местной знаменитости: "У Федоровича медалей пуд, два ордена Славы". Корреспонденты к нему "едуть и едуть". Неопровержимым козырем выставлялись не корреспонденты, которые даже из Минска "едуть", а то, что сам председатель колхоза к Федоровичу в День Победы заходит, поздравляет.

Запомнилось, как в саду среди цветущих вишен на еще мягкой, весенней траве странно было говорить и слышать о крови, о смерти, об ужасах. Рассказывали женщины мало, больше плакали.

"...Стирала белье. Через всю. войну стирала. Белье привезут. Оно такое заношенное, черное, завшивленное. Халаты белые, ну эти, маскировочные. Они в крови, не белые, а красные. Гимнастерка без рукава, и дырка на всю грудь, штаны без штанины. Слезами отмываешь и слезами полощешь. И горы, горы этого белья. Как вспомню, руки и теперь болят. Я часто во сне вижу, как оно было. Так словами не расскажешь..." (Мария Степановна Детко, рядовая, прачка).

"Мы одевали солдат, обстирывали, обглаживали - вот какое наше геройство. На лошадях ехали, мало где поездом, можно сказать, пешком до самого Берлина дошли. И если так вспомнить, то все, что надо, делали: раненых помогали таскать, на Днепре снаряды подносили, потому что нельзя было подвезти, на руках доставляли за несколько километров..." (Анна Захаровна Горлач, рядовая, прачка).

И только у дверей, когда мы уже прощались, у Анны Захаровны вырвалось: "Мне кажется, я очень мало рассказала. Столько у меня было всего, а я так мало рассказала".

Как ни просишь начать с чего-нибудь другого, все равно каждая начинает с самого начала.

"Старшина спрашивает: "Девочка, тебе сколько лет?" - "Восемнадцать, а что?" - "А то, - говорит, - нам несовершеннолетних не надо". - "Что хотите, буду делать. Хоть хлеб печь". Взяли..." (Мухаметдинова Н.А., рядовая, пекарь).

Из города Михайловка Волгоградской области написала Мария Семеновна Кулакова: "Окончила педучилище. Раз война, направление нам не дали, а отправили домой. Приехала домой, через несколько дней вызвали в военкомат. Мама меня не пускала, конечно, молодая еще, только восемнадцать лет мне было: "Отправлю тебя к брату, скажу, дома нет". Я говорю: "Я же комсомолка". В военкомате собрали нас, так и так, мол, требуются женщины для фронтовых хлебопекарен.

...Труд очень тяжелый. У нас было восемь железных печей. Приезжаем в разрушенный поселок или город, ставим их. Поставили печи, надо дрова, двадцать--тридцать ведер воды, пять мешков муки. Восемнадцатилетние девчонки, мы таскали мешки с мукой по семьдесят килограммов. Ухватимся вдвоем и несем. Или сорок булок хлеба на носилки положат. Я, например, не могла поднять. День и ночь у печи, день и ночь. Одни корыта замесим, другие уже надо. Бомбят, а мы хлеб печем..."

Они не осознают того, что совершили. Живут с убеждением, что были у них "негероические" должности. Мол, и на войне занимались тем, что испокон веков женщина делать должна: "обстирывали, обшивали, кормили мужика". Только без них, великих тружениц войны, Победы бы не было.