Милая моя - Юрий Иосифович Визбор
Корр. Репортажа из жизни, в прямом смысле этого слова.
Ю. В. Да. Эта пластинка имела огромный успех. После ее выхода со всех концов страны лет шесть или семь в редакцию «Кругозора» шли письма. Именем Павла Шклярука назывались школы, пионерские дружины… Настоящие люди не уходят из жизни бесследно…
Беседу вел В. Гладилин, 1978
Вставайте, граф!
Корреспондент. Юрий Иосифович, может быть, и вы попробуете начать словами «это было так давно…»?
Ю. Визбор. Попробую. Это было так давно, что время было голодное не только на крупу и на сахар, но и на песни. Замечательные песни военных лет уходили в прошлое, а равноценной замены им не было. Нет, песни-то были, даже много, только писались они для исполнения мощными оркестрами и не менее мощными хорами. Еще были Вертинский, Лещенко «и другие» певцы. Но и они не могли нас устроить. Нам, подросткам, хотелось петь чего-нибудь попроще — как сами живем, что чувствуем.
Корр. Я вспомнил одну вашу песню:
Я гитарой не сильно владею
И с ладами порой не в ладах:
Обучался у местных злодеев
В тополиных московских дворах.
Если не секрет, что пели «злодеи»?
Ю. В. Всякое пели, в том числе и «блатные» песни, и воровские. Время, повторяю, была такое: слишком многие росли без отцов, жили трудно. Уроки у нас — у третьей смены — начинались в половине восьмого вечера, так что целый день во дворе. И непременно — с гитарой. Гитара в таких компаниях, как наша, была делом совершенно обычным. Ее, помнится, даже за серьезный инструмент «не держали». Вот аккордеон — это да! Трофейный…
А песни, которые мы пели, я бы так и назвал: дворовые. С них все и началось.
Корр. Таким «самодельным» песням долго потом подыскивали подходящее название: «городской романс», «студенческие», «туристские»…
Ю. В. Дело не в ярлыке — каждое имя было отчасти верным. Когда я поступил в Московский пединститут имени Ленина, самодеятельных песен ходило уже много. Правда, пока на уровне группы — учебной, походной, приятельской… Если песня нравилась — она шла дальше, часто при этом «теряя» автора. Помню, в 1954 году мы с Юрием Ряшенцевым — сейчас известным поэтом, а тогда просто нашим однокашником — написали песню для студенческого капустника. Через много лет она вернулась в МГПИ, став чуть ли не гимном института. На это мы, конечно, никак не рассчитывали…
Корр. Так вы по профессии учитель?
Ю.В. Я учитель по образованию. После института меня направили в Архангельскую область. Там в сельской школе я преподавал русский и литературу, физику, математику, историю, географию… Что-то еще… Да, физкультуру! Но проработал я таким «многостаночником» только до призыва в армию. Служил далеко на Севере. Там хорошо пелось. А потом меня пригласили на Московское радио, и я стал журналистом.
Корр. В журналистике не выдают патентов и авторских свидетельств, но вас, тем не менее, считают изобретателем нового жанра — песни-репортажа…
Ю. В. Эта мысль — соединить в единое целое вещи, казалось, несоединимые — документальную запись и песню — возникла у меня, когда был создан «Кругозор» — журнал с пластинками. Я экспериментировал с песней и так и этак, и, наконец, успех новому жанру принесла песня о Павле Шкляруке.
Павел был военным летчиком. Однажды на взлете у его машины отказал двигатель. Пилот мог сразу спастись, выброситься, но перед ним лежал большой город, и он повернул падающий самолет в сторону Волги. И снова мог спасти свою жизнь, катапультироваться, но ему не везло — по Волге шел большой пароход. Чтобы не врезаться в него, Павел резко отдал ручку управления от себя…
Я сел писать песню о подвиге летчика, но дело шло туго, пока товарищи из ВВС не передали мне магнитную пленку с записью последних радиопереговоров Шклярука с землей. Я вмонтировал эту пленку в песню…
Пластинка была напечатана один раз — в журнале. Но вот уже больше десяти лет я получаю письма от людей, которых взволновала судьба летчика и песня-рассказ о нем…
С тех пор я поверил в возможности документальных песен, и героев для них не выдумываю, а беру из жизни.
Корр. Так песня о лейтенанте Григорьеве — тоже документальная?
Ю. В. Да. История у песни такая. В Полоцке я участвовал в съемках фильма и услышал рассказ о том, как в 1944 году в ночь перед освобождением города группа добровольцев вызвалась захватить мост через Двину. Командиром группы стал лейтенант Григорьев. Вернее, старший лейтенант — внеочередное звание ему было присвоено перед операцией.
Группа Григорьева задачу выполнила — утром по мосту, отбитому у фашистов, наши танки и пехота пошли в наступление и взяли город. Но доложить о выполнении боевого задания было некому — все добровольцы в бою за мост погибли…
Корр. У этой песни, наверное, тоже была «своя почта»?
Ю. В. Была. Причем об одном полученном известии я даже побаиваюсь пока говорить — как бы не сглазить. Мне буквально на днях позвонили из Ленинграда, что старший лейтенант Григорьев, чье имя трижды значится в Полоцке в списках погибших, — жив. Вернусь в Москву — буду договариваться о встрече с ним.
Корр. Герои ваших песен, если выражаться высокопарно, либо люди романтических профессий — летчики, моряки, геологи, полярники, либо люди героических судеб, мужественные, сильные…
Ю. В. Сила человека — не в профессии и не в судьбе. Одному, мол, выпадет, а другому нет. Мои герои — это люди поступка, люди действия. В этом и сила их. Вы говорите «полярники, геологи…» Давайте возьмем человека самой массовой и, кстати, далеко не самой престижной профессии — сельского механизатора. И, понятно, не где-нибудь на Шпицбергене,
