На золотом фронте - Александр Павлович Серебровский
Моторка эта оказалась малосильной, она могла продвигаться вверх по Шилке не более одного километра в час. Проехали мы примерно километра три до следующего селения, тогда я плюнул на это дело и попросил, чтобы меня высадили на берег, где я надеялся найти лошадь в сельсовете. Моторист по неопытности так повернул лодку, что мы сели на мель, как раз напротив деревни. Я не стал дожидаться конца этой канители и решил добраться до берега, где виден был народ, и ехать верхом в Сретенск километров 120, куда мне срочно было нужно Управляющий со мной не хотел отправляться, потому что, оказывается, он и плавать не умел. Когда я добрался до деревни, мне в сельсовете дали коня, и я отправился вверх по реке тропою. Лошадь была довольно хорошая, и к вечеру мне удалось покрыть довольно большое расстояние. Тропа проходила по берегу Шилки, красивейшей нашей реки.
Я остановился в маленьком зимовье, где проживало одно семейство. Застал я там пожилого человека — таежника лет под 50 и его дочку лет 18—20 — здоровую девицу с завязанной рукой.
Поставил я своего коня на дворе, расседлал его, пошел в избу и сказал, что я штейгер и еду в город. Хозяин на вид был суровый, но после разговора немного отмяк, заинтересовался положением на приисках, стал спрашивать, как идут дела в Москве. После этого приказал дочери, чтобы она хорошо посмотрела за лошадью, а потом приказал поставить самовар, дать нам выпить чаю и закусить.
Вечером, когда стемнело, явилась его жена, которая, оказывается, была где-то неподалеку от зимовья — на покосе или на какой-то другой работе. Она сказала мужу, что оставила там сына и племянника, а сама приехала за продовольствием. Раза два мне говорил хозяин, что дочка на боль в руке жалуется. Я сделал ей, как умел, согревательный компресс — у нее в руке была большая заноза и нарыв. И вот на рассвете чувствую, что меня кто-то толкает: смотрю — стоит хозяйская дочка, просит меня выйти на двор, показывает на руку и говорит: «что я буду делать с рукой». Я снова развязал ей руку, оказалось, компресс мой подействовал, и нарыв прорвался. Вышла оттуда такая здоровенная заноза, что я удивился, каким образом она там помещалась. Рука у девицы сильно похудела, так как нарыв прорвался, и всякая гадость оттуда вышла.
— Вот беда-то, рука похудела, — говорит мне девица. Я ей говорю, что это хорошо, значит скоро заживет. А она плачет:
— Теперь я и в Сретенск не попаду, раз у меня рука без доктора заживет.
Тут я сообразил, в чем дело. Собрал много тряпок, положил ей на руку, забинтовал так, чтобы «больная» рука была вдвое толще здоровой. После этого лег немного отдохнуть, но вскоре хозяин меня разбудил и весьма тревожно заявил:
— Что же мне делать с дочкой — рука все больше пухнет, пожалуй, ее придется отправить к доктору — операцию делать; мы со старухой не знаем, как ее отправить одну. Просим вас — может быть вы ее возьмете с собой и покажете знакомому доктору.
В это время входит дочка:
— Да как же он поедет, у него лошадь расковалась.
Тогда хозяин говорит: «ну, ладно, поезжайте вместе до Сретенска, дам я вам двух хороших лошадей, а эту племянник угонит в сельсовет обратно». Я, конечно, на это предложение согласился, и мы с этой девицей поехали в Сретенск. Захватила она с собой кое-какие вещи, и на двух свежих лошадях к вечеру того же дня добрались до Сретенского перевоза, а паром доставил нас в город.
Я, признаться, никак не мог понять, на кой шут это понадобилось хозяйской дочке выдумывать всю эту историю с рукой. Когда мы приехали в Сретенск и девица узнала, что мне нужно ехать в управление, то она пустилась, несмотря на позднее время, разыскивать какого-то Васю и сказала мне, что утром она познакомит меня с «ее Василием». Оказывается, отец этой девицы не соглашался отдавать ее за Василия замуж, а мать ее, вернее мачеха, поддерживала в этом отношении старика... Вот девица нарочно занозила себе руку, чтобы удрать оттуда, а меня использовала для достижения своей цели, на что я, конечно, не сердился, а был очень рад помочь.
На другой день ко мне в управление явился Василий, который оказался нашим приисковым десятником. Он очень извинялся за беспокойство и очень меня благодарил за помощь, которую я оказал его невесте — теперешней жене, а также за то, что ему жена привела двух лошадей и сундук с вещами.
Я бы не рассказывал об этом факте, если бы этот Василий не сделался крупным нашим работником. Он окончил курсы техникума, затем учился в Промакадемии и в настоящее время управляет одним большим нашим районом; мы с ним большие приятели и часто со смехом вспоминаем об этом случае.
Тот управляющий, которого я оставил на моторке, кое-как оттуда выбрался и то же самое, верхом на лошади, доехал до деревни. Он и в настоящее время работает в золотой промышленности на очень ответственной должности и хотя верхом ездит все еще скверно, но золотую промышленность знает прекрасно. Кроме того он замечательно хороший человек и превосходный работник, хотя ужасно любит писать и пишет тов. Серго Орджоникидзе такие длинные докладные записки, что их немыслимо дочитать до конца.
Зимовье, где я остановился, было маленькое, сколоченное на живую руку из досок
Из других таких интересных посещений можно было бы отметить еще несколько, например, мое посещение с т. Кантером Дарасунского рудника, который в то время принадлежал Дальбанку, и когда только-только Григорий Иванович Перышкин начал банковиков обхаживать, чтобы получить рудники в ведение золотой промышленности.
Когда я приехал с Кантером на этот рудник, то там буквально ничего не было. Ехать пришлось на лошади, дорога была отчаянная и, можно сказать, вымотала всю душу. Сейчас на Дарасун проведена не плохая автомобильная дорога, а кроме того заканчивается железнодорожная узкоколейка протяжением 108 км.
На Дарасуне я пробыл несколько дней. Спали мы вповалку в конторе, причем т. Кантера ужасно кусали блохи, и он не мог спать. Меня почему-то блохи никогда не кусали, чего не могу сказать о клопах. Их тоже было тогда на приисках великое множество. Вообще условия жизни на приисках и, в частности, на Дарасуне были отчаянные. Никакого сравнения нет с теперешним Дарасуном, с поселками, которые выстроил Михаил Иванович Новиков, с
