Сергей Трубецкой - Минувшее

Со мной одним — путем компромиссов с обеих сторон — дело еще как-то шло, но с приездом Герасимова — нашла коса на камень! Тут мне уже пришлось не столько воевать с Богутским, что я делал до приезда Герасимова, как стараться как-то смягчать их столкновения, которые я считал прежде всего вредными для дела.

Герасимов решил поставить вопрос работы Комитета Северо-Западного фронта во всей его широте и резко:

«Не стоит контролировать, надо переорганизировать все».

В сущности, он был прав, но он — несправедливо — не видел положительных сторон деятельности Вырубова, Богутского и других, а только отрицательные. Вырубов и Богутский, конечно, не смогли сдаться без боя и, я думаю, бой этот против Герасимова у кн. Львова они бы выиграли. Но дело сложилось иначе. Пробывши всего несколько дней в Варшаве, Герасимов был срочно вызван в Смоленск (обе должности были, конечно, несовместимы). А тут наступила эвакуация Варшавы, дальнейшее отступление нашей армии, поток беженцев, вспышки холеры... Переорганизовывать уже не приходилось, необходимо было спешно работать, исходя из фактического положения вещей и стараясь как-то  ввести его в рамки.

Все три главных действующих лица комитета разъехались: Вырубов и Богутский где-то разъезжали, хотя их место было в центре, а Герасимов, как я уже сказал, был в Смоленске. Как-то само собой вышло, что подобрать временно упавшие вожжи власти в центре пришлось мне (из Варшавы наш комитет, как и штаб фронта, перешел в Минск). Одной из причин моего «возвышения», не имевшего под собой никаких законных оснований, была необходимость сноситься с высшими военными и гражданскими властями, а никто из наших «третье-элементных» уполномоченных совершенно не умел этого делать, да и действительно, они были для этого неподходящи и отношение к ним властей, при тогдашней психологии, было бы недоброжелательное[1].

[1]«Третьим элементом» в дореволюционном земстве назы­вались наемные служащие, специалисты по родам работы. Они почти сплошь были настроены революционно, часто выражали оппозицию правительственным мерам и земскому начальству.—(Прим. ред.)

Мне не пришлось устанавливать хороших отношений с военными властями, это было уже сделано Вырубовым, но я, по крайней мере, их никак не испортил. Для иллюстрации того отношения, которое я встретил, приведу следующий факт. Я телеграфирую Главному Начальнику снабжения, кратко излагая ему критическое положение огромных масс беженцев, идущих по дорогам. Указываю на необходимость принятия срочных санитарных мер, организацию питательных пунктов, снабжение фуражем и т. д. В тот же день я получил телеграмму от ген. Данилова («Рыжего»), в которой он поручал ВЗС заняться этим делом, и телеграфный же аванс в два миллиона рублей на мое имя, без всяких формальностей.

До приезда в Минск Герасимова, а потом Вырубова, я некоторое время продолжал играть там роль, на которую формально не имел никакого права. Так как роль эта была сопряжена с большой работой и многими неприятностями, никто ее у меня не только не оспаривал, но меня просили действовать и дальше в том же духе. Задним числом я был назначен Главным Комитетом — уполномоченным, что подвело какой-то базис под мое фактическое положение.

Работал я тогда очень много, много делал ошибок, но многому на практике учился...

Немало тяжелого пришлось мне тогда видеть. В частности, помню, как мне пришлось посетить под Минском совершенно кошмарный холерный барак. Он был переполнен больными, умирающими и даже трупами, которых не успевали выносить сбившиеся с ног санитары. Ужасное впечатление производила мертвецкая, с наваленными в беспорядке скрюченными телами. Больных холерой воинских чинов было очень немного — болели больше беженцы. К счастью, санитарные меры удалось принять довольно скоро, да и вспышка холеры, которая могла иметь ужасные последствия, была, слава Богу, незначительная. Военная цензура ее совсем замолчала. Вообще, надо отметить, что наша военная цензура могла показаться строгой только тем, кто не видел, что такое во время войны французская цензура! (Говорю именно о последней, так как вижу сейчас, в 1939 г., ее деятельность.)

Тем временем Ставка решила разделить Северо-Западный фронт на два — Северный и Западный фронты. Соответственно с этим и Комитет Северо-Западного фронта ВЗС разделился на Комитет Северного и Комитет Западного фронтов. В. В. Вырубов остался председателем нового Комитета Западного фронта, а председателем нового Комитета Северного фронта сделался О. П. Герасимов. Комитет этот должен был формироваться во Пскове, где был штаб Северного фронта. Товарищем Председателя, то есть его помощником и заместителем, Герасимов просил сделаться меня. Я согласился. Осенью 1915 года Герасимов наконец сдал свою должность в Смоленске и всецело посвятил себя новой работе. Работы действительно было много.

Во-первых, нам предстояло пробить в новом штабе лед недоверия к «общественной организации». Это нам удалось сделать, не без труда, но сравнительно скоро. Почти вся заслуга в этом отношении принадлежала Герасимову, я играл только второстепенную роль.

Критика легче творчества! Конечно, Герасимову и мне было куда проще критиковать методы Вырубова и К°, чем организовать новое дело на более здравых началах. Не мне судить, насколько хорошо мы этот экзамен выдержали, но без ложной скромности могу сказать, что мы на нем, во всяком случае, не провалились.

По ряду причин, почти все организации ВЗС бывшего Северо-Западного фронта остались на Западном фронте, а у нас на Северном надо было почти все создавать заново. Отчасти это было труднее, но зато мы как бы избавлялись от первородного греха организаций, носивших штемпель Вырубова и д-ра Богутского. Когда дело постепенно стало налаживаться, и Герасимов и я были рады, что мы не получили большое, но тяжелое наследство от Комитета Северо-Западного фронта ВЗС.

Много пришлось мне работать в это время, как никогда в жизни не приходилось: с утра и до позднего вечера, и безо всяких праздников (по воскресеньям мы работали, как в будни). Отпуска я мог позволять себе очень редко.

Только изредка приходилось мне, по службе, уезжать из Пскова; главным образом, в Двинск или Ригу, на автомобиле. Там находились штабы 5-й и 7-й армий и помещались управления наших уполномоченных при этих армиях.

Большей частью мне приходилось работать вместе с Герасимовым, а когда он уезжал, заменять его на председательском посту.

По возрасту я был младшим изо всех уполномоченных (в комитете я работал, когда мне было от 25 до 27 лет), среди уполномоченных были и старики. Мое возрастное «младшинство» мне мало мешало, и отношения со всеми у меня выработались, слава Богу, хорошие. Конечно, бывали и трения, но это было скорее исключением. Мои опасения, что мой молодой возраст, да еще при моем «княжестве», может повлечь трения со многими интеллигентами, входившими в комитет, к счастью, тоже не оправдались. Наши «заведующие отделами» сравнительно легко простили мне мой титул, так как они (совершенно правильно) не чувствовали себя способными иметь дело со штабами и вообще с военными, психология которых была им слишком чужда. С другой стороны, они не могли не считать меня «хорошим работником», что в среде интеллигенции очень ценилось. Для обеих сторон совместная работа оказалась легче, чем мы это предполагали.