Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости

Взгляни, что я тебе покажу.

Он пошел в свою комнату и вернулся с двумя большими листами писчей бумаги, разграфленными на столбцы и клеточки.

— Как ты думаешь, что это такое? — спросил он, еще ничего не показывая мне. — Теперь посмотри, это все фамилии. Я распределил их по отдельным разрядам. В первом столбце фамилии дворянские и помещичьи. Дальше идет духовенство, их фамилии бывают иногда очень оригинальны. Образуются они главным образом из названий праздников и святых мест, имен угодников и святителей, вообще из всего православного и церковного обихода. Разнообразны купеческие имена, но часто среди них попадаются и неприличные, например Широкозадов, Голопузов и т. д. Встречаются еще менее благозвучные. Много фамилий областных, типично сибирские — Седых, Вороных, Черных, Мертваго… Курские, орловские, рязанские фамилии тоже значительно разнятся. Тут у меня и Литва и Полесье, и Крым, и местечковые еврейские фамилии. Словом, это богатейшая коллекция имен и фамилий. И все-таки, когда я сажусь писать, я вдруг вспоминаю совсем новую фамилию, которой нет в моем списке. — Он хлопнул ладонью по листу и засмеялся. — Это фамилия часто самая лучшая. А теперь тебе пора спать. Я заговорил тебя, и ты едва сидишь.

Вскоре Александр Иванович заговорил со мной опять о фамилиях — на этот раз о фамилиях авторов.

— Когда видишь на обложке новое имя, то всегда приходит в голову — имеет ли оно будущее, или это фамилия без будущего. Впервые я задумался над этим несколько лет назад, когда мне попались стихи поэта Лялечкина. Стихи были неплохи, хотя и незрелые, и видно было, что писал их начинающий молодой автор. «Ну, хорошо, — сказал я себе, — сейчас он молод и „Лялечкин“ звучит наивно и даже мило. А что же будет, когда он доживет до седых волос? Он все еще будет Лялечкиным, и это будет смешно не вязаться с его поэзией, когда она станет зрелой и серьезной. Нет, это фамилия без будущего, зрелого писателя из него не выйдет». И странно, после этого небольшого сборника фамилия Лялечкина мне больше не попадалась. Кажется, он умер молодым.

Бунин говорил мне, что, когда возник вопрос об издании сборника рассказов Андреева, Леонид был в нерешительности, не взять ли какой-нибудь псевдоним — такой ординарной, почти такой же, как Иванов или Петров, казалась ему собственная фамилия. И, перебирая фамилии, он говорил: «Вот Писемский, это неординарно, или Михайлов-Шеллер, Мельников-Печерский. Эти фамилии читатель сразу запоминает. Андреев… Это мамаша берет провизию в мясной лавке Андреева. Но псевдонима ни за что не хочет Шура.

— Наконец, — рассказывал Бунин, — я подал ему мысль: да подписывайся ты Леонид Андреев. Это будет звучать как двойная фамилия.

Леонид рассмеялся и повторил несколько раз: „Совершенно, совершенно верно: Леонид Андреев. Шуре это понравится“».

Я тоже задумался над своей фамилией, когда начал писать, — сказал Куприн. — Дед мой был выходец из тамбовской губернии, где имел небольшое имение на реке Купре. И все его родичи в своей фамилии ударение делали на последнем слоге — Куприн. В корпусе, военном училище и в полку преподаватели и товарищи так и произносили ее.

Свою фамилию я не считаю особенно удачной, хотя она и не плоха. Но меня раздражает, когда делают неправильно ударение на первом слоге. Как-то раз в Киеве мы сидели своей компанией, пили пиво в небольшом ресторанчике, где часто сходились сотрудники различных газет. За соседним столиком сидел какой-то неизвестный нам тип и все время с интересом прислушивался к нашим разговорам. Видимо, он имел какое-то отношение к литературе. Мы о чем-то заспорили, и кто-то громко несколько раз назвал меня по фамилии. Тогда незнакомец взял свой стул и попросил разрешения присоединиться к нам. Вдруг он обратился ко мне: «Скажите, отчего вас называют Куприн, а не Куприн? По-моему, Куприн лучше и остается в памяти, потому что похоже на „откупорен“».

Он засмеялся, и мне показалось, что он хотел плоско сострить над моей фамилией. Это меня взорвало, и тут я наглядно показал ему, какое «ударение» следует делать, и показал так, чтобы он его запомнил.

О подробностях не буду распространяться. «Пассон», как говорят французы.

Глава XVIII

Водевиль. — Рождение дочери. — Первый том рассказов Куприна. — Крестины. — Григорий Петров — десять лет спустя.

Наступил последний месяц моей беременности, и Александр Иванович очень беспокоился о моем здоровье. Большую часть времени он теперь проводил дома. Каждый день водил меня гулять. Наша улица — Разъезжая — выходила на широкую Кабинетскую, которая упиралась в Семеновский плац. В прежние времена на этой площади казнили осужденных. Теперь же это был обнесенный забором громадный ипподром для рысистых бегов.

— Когда ты выздоровеешь, Маша, — говорил мне Александр Иванович, — непременно поведу тебя на бега. Знаешь, на бегах горячие лошади берут сразу, с места. Они становятся любимицами публики, им присуждают большие призы. Но это большей частью лошади, бегущие на короткую дистанцию. На длинную им не хватает дыхания и выдержки. Тогда раньше незаметная, скромная лошадка приходит первой и берет приз.

Вот и я на литературных бегах такая незаметная, скромная лошадка. Но я лошадка на большую дистанцию. Короткая мне не нужна. Поэтому пускай бегут, обгоняют меня и берут призы Андреев, Чириков, даже Скиталец. Я, Машенька, свое возьму. Помни, моя дистанция длинная.

Помолчав, Александр Иванович добавил:

— Лошадка на длинную дистанцию и Бунин, но он хладнокровно к этому не относится. Он сердится, когда его обгоняют. Его это раздражает.

Куприн был полон предстоящим рождением ребенка.

— Конечно, это будет мальчик, сын, мой сын. Какое таинственное явление — рождение ребенка. Мы назовем его Алешей. Алексей — «божий человек». Он не святой, но он «божий человек» и таковым числится в святцах. Он был сыном очень богатого знатного вельможи, но уже в отроческие годы любил уединяться в лесу и молиться. По мере возмужания ему все более и более претила греховная жизнь отца и окружающей среды, и он скрылся из родительского дома. Его сочли умершим. Прошло много лет. Алексей старым нищим странником вернулся на родину и пришел в родительский дом. Никто из живших там не узнал его, и он попросил дать ему место в хлеву. Питался он из одного корыта с домашними животными. Простой народ понял, что он праведник, и стекался к нему за наставлениями. Вот в память о нем и я хочу назвать сына Алексеем.

В другой раз Александр Иванович говорил: