Иван Чистяков - Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа, 1935-1936

Бурея. Жарко. Усаживаются около станции с воплями: «Пить! Воды!» Пахан Борисов руководит всей группой. Выйдя в Малиновку, останавливается. Встает и вся группа.

— Дай, начальничек, купить вина, тогда пойду!

Иду на уступки с расчетом увести массу, а у Борисова разбить вино. Оставляю Гришицкого, сделанного временно оперативником из оружейного мастера. Настаивают идти вдоль реки. Ладно, думаю, дай вывести за поселок, там я вам дам жару. Костюченко-Седой бросает вещи на берег со словами:

— Стой! Давай купаться!

Я патрон в патронник. Пошли. Как стрелки быстро заряжают. Подождите! До ф-ги благополучно. Настаивают дать по приходе выкупаться. Соглашаюсь. А жара валит с ног, да после бессонной ночи. От пота мокрые все насквозь. Пересохло не только в горле, а и в желудке, скрипит пыль.

6 [августа]

Колбасит Довбыш. З/к приносят картофель, выкопанный на огороде вольных, принимает. Айзенберг говорит, что может быть Довбыш сам взял лапу и отпустил з/к. С питанием сплошное безобразие. Мясо тухлое, макароны затхлые. Начальство заботится только о себе. Гридин получал два пайка лишних из штаба, шил сапоги, неподходящие продавал, снова шил. Пахомов и Буров помогали, Пахомова взяли с сапогами на базаре. А где забота о стрелках, ходят в тапочках, разутые, спят на чердаках, рваные.

7 [августа]

С подкомандировки три побега. Довбыш купил краденые часы, отобрал деньги, а расписку положил в карман. Минков передает слова Шусмана: «Я когда-нибудь отпущу всех в баню, пусть разбегутся, разграбят белье, да побьют кого-нибудь».

Огурцов передает:

— Ты смотри, готовься, тебя хотят отдать под суд. Настаивает Хренков, а Ходзько колеблется и за тебя, и против.

В чем тут дело? То ли моральное воздействие на меня, то ли Огурцов, чувствуя свое неустойчивое положение в партии, хочет использовать меня? Таким, как Сленин, не хочется уходить из БАМа: что я буду делать? Воровать? Куда я пойду? Нет уж, лучше я буду в лагерях, пусть меня пошлют учиться играть на баяне.

Получил коллективное письмо от ЦДКА и снова с нечеловеческой силой подчеркнулась моя жизнь в БАМе. Сленину некуда стремиться, его цель жизни — баян, до лагеря он пел хуже.

Такими, как Сленин, будут восторгаться: «Лагерь дал жизнь человеку, направил на путь!» и т. д.

На какой путь направил меня БАМ? На путь преступника?! Отчаяние вошло в привычку, вся жизнь в лагере — отчаяние, и не верится, что есть другая жизнь.

8 [августа]

Перебралась 11-я на старое место. Теперь поближе должно бы быть лучше, но больше разговоров и обещаний. Фонари где-то когда-то будут делаться. Ночи темные и чреваты побегами. О чем думает начальство и чем думает. Можно свалить все на комвзвода.

Дивизион просит характеристики на Девяткина. Отвечаю, что мы не можем, не имеем прав на это.

— Давайте!

Это говорит, что дивизион не знает комсостава.

До позднего вечера на 11-й. Ложимся без ужина, болит все. Снова дождь. Не видали лета ни в хорошей погоде, ни в овощах и фруктах. Да жизнь, жизнь!

Я хочу заниматься спортом, радио, хочу работать по специальности, учиться, следить и проверять на практике технологию металлов. Вращаться в культурном обществе, хочу театра и кино, лекций и музеев, выставок, хочу рисовать. Ездить на мотоцикле, а, может быть, продать мотоцикл и купить аэроплан резиновый, летать.

Пусть ВОХРа останется Хренкову и подобным маньякам. Не описать всех желаний, чем хочешь заняться. Возможно ли здесь? Нет. Кровью, здоровьем, куском жизни и самым драгоценным придется завоевать свободу. Через срок, через преступление — из ВОХР. Пока что нет другого выхода.

9–10–11 [августа]

То на 11-й, то на 6-й. На 11-й ни кухни для стрелков, ни помещения. Посуда общая, а среди лагерников есть сифилитики. Это еще одна прелесть, которую можно получить в БАМе. На 6-ю еду с инструктором собаководом. Рассказывает про помполита Жилу. Такая же вопиющая безграмотность. Вспоминает и «Кирпичики» по-китайски. Вспоминает и ответ китайца на вопрос: как в лагере, хорошо или нет? «Коммунары хорошо, комуниза плохо».

От разговоров о досрочном освобождении перешли к делу. Есть телеграмма о подаче заявлений отбывшим 0,5 срока. Ну а нам что? Я в/н получаю 300, испытываю прелести лагеря, морально разбит, лишен всего в жизни, какая разница от з/к?

12–13–14–15 [августа]

Вошло в колею, в нашу, конечно. Мероприятия по досрочному освобождению воздействовали на з/к. Побегов нет. Но мне не легче. Гнетущее состояние так и остается.

Некоторые подробности обо мне: начальство написало в штаб охраны обо мне. Случай: не сообщил и не снял своевременно Жусмана, в результате побег восьми человек. Не хочет работать, саботирует и все прочее.

Возлагая большие надежды на себя, начальство думало отдать меня под суд, но результат получился неожиданный: «Дайте выговор, обойдясь своими силами».

Вот и ходит теперь начальство, дуется. Даже Ходзько, и тот не стал разговаривать. Замашки помещика, старого барина подчеркивают у Гридина и его невежество и некультурность. Звонит в штаб в 11 вечера.

— Попросите Пахомова! Достаньте мне папирос!

Старый приспешник, стараясь угодить начальству, летит во все концы, угождая. Жусов нелестно отзывается о Камушкине: это баба трепливая, шушукаются с помполитом и все про вас, т. командир. Но не хватает у них в голове чего-нибудь. Получили ответ и обожглись.

А сзади на ряд в театре сидит Гридин и слушает. Сегодня 15/VIII жена Хренкова, попав случайно по дороге в столовую, откровенничает:

— Бить вас надо за то, что все пишете.

По-видимому, есть разговоры с мужем обо мне?

Занимаюсь геометрией с Хоменко, а рядом сидят Инюшкин и собачий инструктор. Вышли, да рассуждают: что за командир? Да какое у него образование, да откуда он, да как попал в БАМ?

Вошедший инструктор говорит:

— Хорошо иметь такого командира взвода.

Вставляет политрук:

— Ему бы не в БАМе быть.

Написал письмо Крылову, посмотрим, каков будет ответ?

16 [августа]

Дождь. А с ним еще больший мрак на душе. Вечером на 11-й ужин и сон с клопами. Чего-то ждешь, а мысли всегда упираются в два места: или уволят, что будет лучшим счастьем, или отдадут под суд. Ценой лишения свободы завоюешь свободу.

17 [августа]

Сидит ком. д-на. Разговорились о Гридине. И Инюшкин, и Сергеев теперь отзываются плохо. Плохо же отзываются и о Хренкове. […] Инюшкин так сказал: