Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду
Стал спускаться по ходу сообщения в балку, позвал начфина.
Старший лейтенант остался лежать. На оклик не отозвался. Вернулся к нему, перевернул лицом вверх. От переносицы маленькая струйка крови залила лицо. Он был мертв. Случайная пуля. На войне в подавляющем большинстве средства уничтожения случайные для каждого в отдельности и намеренные для всех. Я оттянул его из траншеи через ход сообщения в балку. Отходившие небольшими группами по балке красноармейцы помогли мне отнести тело его к пункту сбора раненых. Мимо отходила группа «пэтээровцев» из другой части. Увидев белый флажок с красным крестом, свернули с основной балки ко мне. Они несли на плащ-палатке тяжело раненного осколком в бедро, опустили его на тент и стали уходить. Я просил их не оставлять его, что исправлю повязку, наложу шину и пусть забирают, но они его оставили. Ответил лейтенант, видно старший группы, что как с остальными ранеными, так поступишь и с нашим, что очень спешат. И они ушли по балке.
Я побежал от ответвления к основной балке, к месту стоянки нашей роты. Никого не было. Машины, летучки, тягач ушли по дну оврага на восток. Я вернулся к раненым. Поправил повязку и наложил из ветвей шину раненному в бедро. Только сейчас заметил, какая необычная тишина стояла вокруг. Как могли меня оставить? Присел и задумался. Как же выбраться? Что я мог придумать? Можно было по балке уйти на восток к своим, как же быть с ранеными?
Двух сравнительно легко раненных отправил своим ходом, они могли идти. Сказал им, что помогут им в пути. Остались двое наших раненных в нижние конечности, один в плечо и лопаточную область, тяжело раненный в бедро и труп начфина.
По дну основной балки спешно еще отходили на восток одиночки, по несколько человек, и группы красноармейцев, нагруженные противотанковыми ружьями, автоматами, боеприпасами. Я упрашивал их помочь вынести раненых, но они спешили, проходили мимо. Кто-то оставил неполную флягу с водой, что оказалось очень ценным для раненых в этот знойный полдень. Особенно тяжел был раненный в бедро. Беспрерывно, тихо стонал. Все просил пить. Он и эту флягу выпил. Решил приготовить из жердей и брезента носилки, на которых можно было вынести раненых и тело убитого. В кустарнике вырубил двухметровые палки. Раненый подсказал, что удобнее применить плащ-накидки. Их можно было собрать на поле боя. По ходам сообщения выбрался из балки к траншеям. По степи метрах в трехстах от балки шли на восток немецкие войска. Когда колонна отошла на более отдаленное расстояние, я ползком пробрался к местам бывших артиллерийских батарей. Рядом с исковерканной техникой лежали трупы наших красноармейцев. Пятна крови на телах были облеплены крупными мухами, обычно досаждавшими животным. Подобрал два автомата с дисками, сумку с ручными гранатами. Плащ-накидки не решился снимать с трупов, также не посмел дотронуться до фляг на ремнях. Спешно пополз обратно в балку. Шел до раненых с трудом, ноги подкашивались, автоматы и сумка с гранатами казались непосильным грузом. Раздал раненым в ноги по автомату, рядом положил сумку с гранатами. Рассказал, что видел. Один из них предложил мне все-таки подобрать накидки на поле боя для носилок. Из них удобнее всего делать носилки. Не мог я решиться вновь вернуться к трупам. Обложились карабинами, автоматами и гранатами на случай, если враг завернет сюда. Нам ничего другого пока не оставалось. Решили живыми не сдаваться. Отрезали от тента для носилок три куска брезента приблизительно размером метр на два. Принес куски проволоки, и стали ими крепить брезент к палкам. Временами в тишину врывался справа от балки гул моторов машин, танков — шли немецкие войска на восток. Над нами пролетали «юнкерсы» и «хейнкели» с присущим только им прерывистым гулом. Шли по направлению к Сталинграду. Мы разговаривали шепотом, казалось, что нас могут услышать. Не прекращались стоны раненного в бедро. Он все просил пить, давал только ему воду маленькими глотками, наконец, вода кончилась. Носилки были готовы, но никто из наших мимо не проходил. Мы все ждали, на что-то надеялись.
Проклятое чувство жажды. Мне, здоровому человеку, очень хотелось пить, мучительно хотелось. Несмотря на всю опасность нашего положения, мысль о воде не выходила из головы. А как же раненые? У них была большая физиологическая потребность в воде. Мучительно было слушать стоны раненного в бедро и единственные различимые слова: «Пить, пить, пить…» Я все не решался обыскивать трупы ради фляги с водой, хотя эта мысль все глубже врезалась в сознание.
Где-то подспудно еще возникала мыслишка: «Ты можешь уйти по балке. Может быть, еще выберешься к своим». И тут же вторила ей другая мысль: «Как оставить раненых и таких беспомощных?» — «Ты им уже ничем не поможешь и сам погибнешь». — «Я не знаю этих людей. Они мне совсем чужие. Но почему-то я не сделал ни одного глотка воды и всю отдал им. Их жизнь в какой-то степени в моих руках, а судьба у нас общая. Оставить их — значит предать… Как же потом жить, если суждено будет остаться в живых?»
Ход моих мыслей, видно, разгадал один из раненых:
— Ты бы мог, доктор, выйти по балке к своим и взял бы раненного в плечо. Ходить он может.
— А как же вы? И он не дойдет — потерял много крови, свалится в пути.
— Ноги целые — дойдет. А нас вытащи на основную дорогу по балке, замаскируй и оставь. Если будут идти наши — окликнем.
— Может быть, тебе удастся вернуться с каким-нибудь транспортом за нами, — сказал другой.
— В суматохе нас забыли. Думаю, что вспомнят, не один же я был. Знали, что с ранеными. Если дорога по балке не перерезана немцами, то за нами придут, — не совсем уверенно ответил я им.
Солнце клонилось к горизонту. Становилось прохладнее, а пить хотелось не меньше. Невыносимо стало слышать стоны тяжелораненого и непрерывную мольбу: «Пить, пить, пить…» Я оставил их и пошел к обрывистому краю оврага, выбрался наверх и пополз к позициям одной из артиллерийских батарей. У застывших уже трупов срезал с ремня две фляги, у которых при взбалтывании определялась жидкость. Подобрал одну плащ-накидку, несколько рожков с патронами для автомата и пополз к своим. В одной фляге, более полной, была вода теплая, затхлая, но пошла по кругу. В другой фляге был разбавленный спирт. И он нашел применение.
Мы ждали и на что-то надеялись. За разговорами наступили сумерки. Тишину прорвал возрастающий гул мотора. Раздавался он с востока. Я взял автомат, вышел из ответвления к основной балке и затаился. По балке шел тягач, остановился там, где раньше располагалась рота. Раздался голос:
— Доктор! Где вы там? Я за вами!
Я узнал голос Саши Цветкова. Он приподнялся над сиденьем и всматривался в нашу сторону.
