Брет Уиттер - Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью
Час спустя я уже разговаривала с агентом. Мы болтали обо всем. Он мне понравился. Что тут скажешь!
Питер, агент до мозга костей, принялся объяснять детали. Да что тут объяснять, Питер! Что тут объяснять.
— Я с трудом говорю, — сказала я. — Я почти не могу ходить. Детали меня не интересуют. Я нанимаю тебя для этой работы. Давай выпустим книгу.
И не успела я опомниться, как мне уже названивали продюсеры из Эй-би-си и «Диснея», и у меня появился настоящий нью-йоркский адвокат, бывший главный консультант издательства «Саймон и Шустер».
Стефани помогала мне со звонками, проясняя для всех мою смазанную речь.
— Когда будешь говорить с ребятами из «Диснея», не скупись на крепкие словечки, чтобы они поняли, что я не их клиент, — заранее предупредила я ее.
Скоро поступило предложение от крупного издательства. Я пришла в восторг. Питер вознамерился получить по максимуму.
— Действуй! — сказала я ему.
Дело было в пятницу. На следующий день намечалась манго-вечеринка. Мне нужно было сосредоточиться, чтобы это событие надолго всем запомнилось.
«Все будет тип-топ! — написал мне Питер утром понедельника, пока я сидела на горшке. — БОЛЬШОЕ предложение на мази».
Так что, покончив с вонючим огурцом, я бросилась к телефону. Ну ладно-ладно, Джон взял меня под мышки и повел, шаг за шагом, к хижине на заднем дворе, причем мы долго перебирались через противную ступеньку, ведущую вниз от бассейна. Но мысленно-то я бежала.
Никаких сообщений.
«Будь что будет, — сказала я себе. — Чему быть, того не миновать».
Я отложила айфон. Посидела на ступеньках бассейна со Стефани. Провела какое-то время с Уэсли. Легла в гостевую постель отдохнуть, проглотила пару глотков еды — больше мне все равно было не прожевать, посмотрела «Закон и порядок».
Когда я вернулась к телефону, там была масса пропущенных звонков из Нью-Йорка и сообщений на одну и ту же тему: «Большое предложение!!! Где ты?»
— Зажги-ка мне сигарету! — попросила я Иветт, мою помощницу.
Покурила.
И набрала номер Питера.
— Ты там как, сидишь? — спросил он.
Я была так возбуждена, что даже не придумала достойного ответа.
— Да, дорогой. Я ведь не могу стоять.
Он назвал мне сумму. Она была БОЛЬШОЙ. Ну, не такой большой, как потом писали газеты (даже моя любимая «Палм-Бич пост»), но достаточной, чтобы отправить моих детей в колледж. Чтобы Джон мог оставить работу, если захочет, и выучиться на помощника врача. Чтобы я могла спокойно умереть, зная, что моя семья обеспечена.
— Думаю, нам следует согласиться, — сказал Питер.
— Обещаю, что ты будешь мной гордиться, — заверила я его. — Я в себе уверена. Буду писать до последнего дня.
На лице Джона, когда я сообщила ему новость, отразилась внутренняя борьба. Я знала, о чем он думает. Я сто раз слышала эти слова, читала их в его взгляде: «Знаю, ты хочешь, чтобы я был счастлив. Знаю, тебе нужно, чтобы я был счастлив. Но мне так грустно».
Он переживал смятение. Если бы не моя болезнь, эта книга никогда не появилась бы на свет. Речь шла о моей жизни в обмен на финансовую свободу. Страшный выбор.
— Просто я хочу, чтобы ты была здорова.
— Знаю.
— Я предпочел бы остаться с тобой, а не с этими деньгами.
— Но это невозможно, — сказала я. — Так что будем считать деньги наилучшим возможным финалом наихудшего сценария. Это мой подарок тебе.
В ту ночь я лежала без сна подле мужа и снова и снова думала о том, что нет, видно, худа без добра на свете, они как инь и ян. И никакой это был не выбор. А просто жизнь.
День, начавшийся с унижения, закончился фантастически.
Вот и прекрасно.
Мой триатлон
На следующий день я принялась за книгу всерьез.
И тут же поняла, как и в случае с альбомами, что до сих пор темпы были недопустимо медленными. Я проводила время, мысленно путешествуя по жизни вперед и назад, заново переживая моменты счастья, делая небрежные наброски. От силы процентов десять книги можно было считать законченными, а мне оставалось всего несколько месяцев координации движений.
Я сделала глубокий вдох.
Мне предстояло пройти триатлон.
Но я не тревожилась.
Я готовилась к этому почти всю взрослую жизнь. Выстукивала на клавиатуре компьютера истории для газеты, сидя в зале суда округа Палм-Бич и наблюдая со своей привилегированной передней скамьи за всяким отребьем.
Слишком часто героями моих историй становились подростки-убийцы, выросшие без признаков родителей на горизонте. Или люди, во цвете лет погибшие под колесами машин пьяных водителей, — родственники жертв так рыдали в зале суда, что скамьи под ними ходуном ходили. Или мужья, которые нанимали головорезов, чтобы порешить своих жен, — и наоборот.
Иногда преступления бывали настолько бессмысленными, что меня досада разбирала. Порой сами преступники оказывались до того несчастными и заброшенными, что я поневоле задавалась вопросом: уж не виновно ли тут общество? Иногда подробности преступлений оказывались столь жестокими, что я, возвращаясь вечерами домой, прижимала к себе детей, благодаря Бога за то, что с нами все в порядке.
Но иногда бывало и по-другому. Так, я написала очерк о судье Верховного суда Барбаре Париенте, у которой обнаружили рак груди и которая продолжала работать, заседая в суде абсолютно лысой.
Еще я написала большую статью о бездомной женщине по имени Анжела Глория Гонсалес, которая самостоятельно изучила юриспруденцию и затем сама представляла себя в федеральном суде и выиграла дело, — ее приговор был отменен как вынесенный на основе расовой дискриминации.
«Такого вообще не бывает, — сказала я ей прямо. — Вы уникальны».
И все же наибольшую гордость мне как журналисту доставляет тот факт, что я вывела на чистую воду четверых убийц и вынудила главного прокурора рассказать историю, которую никто не хотел делать достоянием гласности.
Все началось с заговора против красивой блондинки по имени Хизер Гроссман. Ее бывший муж Рон Сэмюэлс, бизнесмен, страдал манией величия и привык всегда получать все, что хочет. И вот, когда при разводе Хизер добилась права опеки над их детьми, он захотел, чтобы она умерла.
Дело было не в том, что Рон так уж любил своих детей, как показала потом на суде его новая жена. А в том, что ему страшно не хотелось выплачивать алименты.
И тогда Рон пошел к своему другу-наркоману, который сидел на крэке, тот в свою очередь пошел к дилеру, который продавал ему крэк, а уж тот нанял двух отморозков, чтобы те «грохнули жену». 14 октября 1997 года один из тех двоих — Роджер Раньон — зарядил дальнобойную винтовку и выстрелил Хизер в основание черепа, пока она и ее новый муж, сидя в открытой машине, дожидались зеленого сигнала светофора.
Хизер выжила — и осталась парализованной.
Рона Сэмюэлса тем временем арестовали и судили за попытку убийства. В октябре 2006-го ему был вынесен пожизненный приговор. Но четверо его подельников остались на свободе. Им обещали неприкосновенность в обмен на показания.
Я неделями сидела возле Хизер Гроссман в зале суда. Я видела, как ее день за днем привозили туда в инвалидном кресле и ее голова неподвижно лежала на его спинке. Я видела, как слезы текли ей в ухо, слышала, как делает «ш-ш-ш-шу-у-у» аппарат, вентилирующий ее легкие.
Скоро я сама узнаю, каково все это.
Но со мной это сделает болезнь. А в Хизер Гроссман стреляли. Четверо мужчин сговорились. И один всадил пулю ей в мозг.
Должны ли они оставаться на свободе?
Один из помощников главного прокурора сказал:
— Из этого не выйдет истории, Сьюзен. — И еще: — По крайней мере такой, которой заинтересуются основные каналы. И босс будет в бешенстве.
Когда журналист слышит что-то в этом роде, он понимает, что напал на золотую жилу.
Так что я взялась за дело и вскоре поняла, что основания притянуть этих людей к ответу были. Я обнаружила, что показания Роджера Раньона, стрелка́, не вполне изобличали Рона Сэмюэлса. Тем не менее ему авансом пообещали неприкосновенность, и он вышел на свободу.
Я отыскала и других предполагаемых убийц.
Одного я нашла в агентстве по страхованию жизни в Голливуде, Флорида, где он сказал мне, что тот обмен свидетельских показаний на неприкосновенность «был лучшей сделкой, которую он заключил в жизни». Второй сидел в каком-то офисе на Дирфилд-Бич. А третий нашелся в плавучем доме в Кэрол-Сити, к северу от Майами.
Я полетела в Индианаполис, взяла машину и поехала в крохотный городок в глубинке штата Индиана, где проживал стрелок Роджер Раньон. Его дом притулился на обочине проселочной дороги, огибавшей кукурузное поле.
Я долго стояла у его дверей, пытаясь вызвать его на интервью. В конце концов за мной погнался дикий индюк. Я знала, что хозяин в доме, слышала его через дверь, но мне он так и не открыл.
