Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
6. В течение шести месяцев я был предметом травли всего кричащего и пишущего в русском обществе и подвергался систематическим нападкам имеющих доступ к Вашему Императорскому Величеству крайних элементов. Революционеры меня клянут за то, что я всем своим авторитетом и с полнейшим убеждением поддерживал самые решительные меры во время активной революции; либералы за то, что я по долгу присяги и совести защищал, и до гроба буду защищать, прерогативы Императорской власти; а консерваторы потому, что неправильно мне приписывают те изменения в порядке государственного управления, которые произошли со времени назначения князя Святополк-Мирского министром внутренних дел. (Я очень сочувствовал этому назначению, к князю Мирскому питая дружбу и уважение, но он был назначен без всякого моего участия, ибо я тогда был в опале, занимая пост председателя комитета министров.) Покуда я нахожусь у власти, я буду предметом ярых нападок со всех сторон. Более всего вредно для дела недоверие к председателю совета крайних консерваторов – дворян и высших служилых людей, которые, естественно, всегда имели и будут иметь доступ к Царю, а потому неизбежно вселяли и будут вселять сомнения в действиях и даже намерениях людей, им неугодных.
7. По открытии Думы политика правительства должна быть направлена к достижению соглашения с нею или же получить направление весьма твердое и решительное, готовое на крайние меры. В первом случае изменение состава министерства должно облегчить задачу, устранив почву для наиболее страстных нападок, направленных против отдельных министров и в особенности главы министерства, по отношению которых за бурное время накопилось раздражение той или другой влиятельной партии, в таком случае все соглашения будут достигнуты гораздо легче. При втором решении правительственная деятельность должна сосредоточиться в лице министров внутренних дел, юстиции и военных властей, и при таком направлении дела я мог бы быть только помехою и, как бы я себя ни держал, в особенности крайние консерваторы будут подвергать меня злобной критике.
Я бы мог всеподданнейше представить и другие, по моему мнению, основательные доводы, говорящее в пользу моей просьбы освободить меня от поста председателя совета министров до открытия Думы, но мне представляется, что и приведенных доводов достаточно, чтобы моя просьба была милостиво принята Вашим Величеством. Я бы гораздо раньше обратился с этой просьбою, уже тогда, когда я заметил, что положение мое как председателя совета министров было поколеблено, но я не считал себя в праве этого сделать, пока финансовое состояние России внушало столь серьезные опасения. Я сознавал свою обязанность приложить все мои силы, дабы Россию не постиг финансовый крах или, что еще хуже, чтобы не создались такие условия, при которых Дума, пользуясь нуждою правительства в деньгах, могла заставить идти на уступки, отвечающие целям партий, а не пользам всего государства, неразрывно связанным с интересами Вашего Императорского Величества. Все революционные и антиправительственные партии не даром ставят мне в особенную мою вину мое преимущественное, если не исключительное участие в этом деле. Теперь, когда заем окончен и окончен благополучно, когда Ваше Императорское Величество можете, не заботясь о средствах для ликвидации счетов минувшей войны и при наступившем, до известной, по крайней мере, степени успокоении, обратить все Высочайшее внимание на внутреннее устроение Империи, направив в надлежащее русло деятельность Думы, я считаю за собою некоторое нравственное право возобновить перед Вашим Величеством мою просьбу. Поэтому осмеливаюсь повергнуть к стопам Вашего Императорского Величества всеподданнейшее мое ходатайство о всемилостивейшем соизволении на увольнение меня от должности председателя совета министров“.
Вечером того же 14 апреля я созвал совет министров и прочел им уже посланное мною прошение об увольнении. П.Н. Дурново выслушал его спокойно. Всем министрам, а в том числе Дурново, был, видимо, неприятен этот мой шаг, так как это ставило вопрос о том, как будет с ними. Некоторые из министров выражали желание также немедленно послать просьбу об увольнении, я их отговаривал это делать (Вариант. – Никто из министров одновременно со мною не подал прошения об увольнении, да если бы они и вздумали подать, то я бы настаивал на том, чтобы они этого не делали, так как я не хотел, чтобы перед созывом Думы водворился порядок парламентского ухода всего министерства вместе, предпочитая, чтобы они остались на своих постах.) Министр народного просвещения граф И.И. Толстой высказал свое удовольствие, что я принял этот шаг, сказав, что ему известно, какая интрига все время шла против меня во дворце, и что все равно, как только Государь почувствовал бы, что он может справиться без меня, Он бы сейчас это сделал ввиду моей несговорчивости.
16 апреля, уже на другой день к вечеру, я получил от Государя следующее собственноручное письмо:
„Граф Сергей Юльевич, вчера утром я получил письмо Ваше, в котором Вы просите об увольнении от занимаемых должностей. Я изъявляю согласие на Вашу просьбу.
Благополучное заключение займа составляет лучшую страницу Вашей деятельности. Это большой нравственный успех правительства и залог будущего спокойствия и мирного развития России. Видно, что и в Европе престиж нашей родины высок (Вероятно, Государь думал, что наш престиж особенно высок в Азии после только что кончившейся позорной русско-японской войны. Мне, впрочем, несколько придворных лиц говорили, что Его Величество выражал им мнения, что русские расколотили японцев.)
Как сложатся обстоятельства после открытия Думы, одному Богу известно. Но я не смотрю на ближайшее будущее так черно, как вы на него смотрите. (Дальнейшие обстоятельства едва ли не подтвердили, что я имел основание смотреть на будущее не радужно.) Мне кажется, что Дума получилась такая крайняя не вследствие репрессивных мер правительства, а благодаря широте закона 11 декабря о выборах, инертности консервативной массы населения и полнейшего воздержания всех властей от выборной кампании, чего не бывает в других государствах. (Правительство действительно совсем не вмешивалось в выборы, во-первых, потому, что я принципиально против тех приемов вмешательства, которые практиковал Столыпин, а теперь Коковцев, а, во-вторых, потому, что как только было опубликовано положение о Государственной Думе, 6 августа последовал циркуляр министра внутренних дел Булыгина, чтобы по Высочайшему повелению администрация не вмешивалась в выборы; было бы совсем безответственно затем после 17 октября тайно влиять на выборы.) Благодарю Вас искренно, Сергей Юльевич, за Вашу преданность мне и за Ваше усердие, которое Вы проявили по мере сил на том трудном посту, который Вы занимали в течение шести месяцев при исключительно тяжелых обстоятельствах. Желаю Вам отдохнуть и восстановить Ваши силы. Благодарный Вам Николай“.
На другой день я видел Государя, и Государь спрашивал меня, кого бы я Ему посоветовал назначить вместо меня; я Ему указал на Философова (гос. секретаря, а затем при Столыпине министра торговли)
