Вилем Балинт - Жизнь в родной земле

Наконец, колхозник правдами и неправдами приобретал нужное количество хлеба и собирался в обратный путь.

Тем тернистый его путь за покупкой не кончался.

Из Ростова, как я вам уже говорил, разрешалось вывозить хлеба одному человеку не больше двух килограммов. Кто имел больше, у того излишки забирали железно-дорожные органы НКВД, будь-то на вокзале, в Ростове, или же в пути — в поезде. Бедные люди прятались с купленным добром все равно, как зайцы. У многих отбирали, но многим как-то удавалось все эти рогатки обходить и хлеб провозить.

Попавши благополучно в вагон ходок за хлебом с чувством удовлетворения усаживался на лавку, предварительно засунув мешок с хлебом под лавку и на всякий случай привязав его к ноге. Но тем мытарства ходока не кончались.

Следующей его боевой задачей было — не уснуть. Но как не уснешь после заячьей, пугливой беготни и беспрерывных треволнений в течение нескольких дней!.. Измученный ходок, под монотонный стук вагонных колес, обыкновенно скоро крепко засыпал.

Тогда вот, на сцену появлялись вездесущие спецы по карманной части.

Часто ходок за хлебом возвращался домой не только без хлеба, но и без портков и шапки. Верные последователи и воспитанники Ильича, как говорится, парня «социализировали» под орех.

Одно время я часто ездил в станицу Атаманскую (бывшая Егорлыцкая). В пути не раз приходилось быть свидетелем работы воров.

Помню однажды, я сидел в углу на лавке у входа в купе. Верхние полки были заняты спящими, внизу, кроме меня, сидело полно колхозников и ходоков за хлебом в Ростов. Поезд шел в направлении Торговой. Была ночь. Все спало. Я тоже начинал дремать.

Вдруг, как тени, тихонько в купе входят два типа, этак каждому лет по восемнадцать. Один из них остановился у входа, при чем стал так, что спиной загородил лампу. В купе стало темно. Другой тип, как кошка прискочил к окну, открыл его, потом также тихо, легко и быстро вскочил на верхнюю полку и начал выбрасывать мешки с добром пассажиров в окно.

Видя все это, я пытаюсь разбудить своего соседа:

— Товарищ, товарищ, — тихо шепчу соседу, толкая его в бок, — смотри, в купэ жулики, надо разбудить остальных.

— Что ты, что ты, товарищ, — также тихо отвечает сосед. — Я не сплю, все вижу, но молчу, молчи и ты, не ввязывайся в это дело, сиди тихо, иначе могут нам кишки выпустить…

Совету соседа я последовал, и незаметно продолжал наблюдать за работой воров. Очистив вверху, вор также основательно принялся за чистку внизу: большие узлы или мешки с добром пассажиров летели в окно, мелкие вещи следовали в его карман, некоторые передавал своему товарищу по работе. Пытался также вырвать из моих рук портфель, но после второй попытки, чувствуя что я крепко держу и не пускаю, оставил меня в покое.

Основательно очистив купе, ребята, как незаметно и тихо появились, так же тихо и быстро, словно духи, исчезли. Кроме меня и соседа, продолжали все крепко в купе спать.

— Так что, товарищ, надо немедленно всех разбудить, иначе воры уйдут и добро людей пропадет, — обращаюсь к соседу после ухода воров.

— Ты вижу, дорогой, или белены объелся или же надоело тебе жить на свете… разве можно вмешиваться в работу урков, ведь их было здесь не два, а, по всей вероятности, человек десять… Разбудишь людей — получится драка… подведешь себя и спящих под ножи урков. Пусть люди спят, спи и сам… Обобрали? — ну, значит, такая их планета… — категорически резюмировал мой сосед.

На станции Целина воры вышли на поезда и отправились в обратном направлении вдоль полотна железной дороги, по-видимому подбирать выброшенную из вагона добычу.

32. «Златокопы»

К подобным явлениям там население привыкло и считает эти явления нормальными и невинными.

— Ну, что ж, — говорит обыкновенно обокраденный в пути колхозник, лишившийся даже штанов, — украли, сволочи, все хозяйство, а теперь вот забрали последние штаны, ну и порядки!.. такую их мать…

Первый попавшийся, плохо лежащий в колхозе мешок, потерпевший колхозник обязательно потом крал и из мешка себе шил штаны.

Вообще воровством советских людей не удивишь, из равновесия их этим не выведешь: зазевался — вот и обокрали.

На советские масштабы подобное воровство — это так сказать лихая детская забава. «Социализм», видимо, основательно пустил там в гущу народную свои корни.

Но иногда там бывали происшествия которые и на советских людей наводили жуть. Не так давно, в Ростове, в Азове и в их окрестностях часто находили трупы без голов. Находили трупы без голов в общественных уборных, парках и в захолустных местах. Один подобный труп нашли даже в одной Ростовской бане. Паника среди населения была страшная. Никто не мог первое время объяснить толком причину этого явления.

После выяснилось, что трупы принадлежали людям, которые имели на зубах золотые коронки. Неизвестные злоумышленники выискивали людей с золотыми коронками, заманивали их в укромные места и там убивали. Отрезывали головы, брали с собой, и где-то снимали с зубов золотые коронки. Одним словом, такая своеобразная добыча золота в Ростове и в Азове процветала довольно продолжительное время. Кто точно этим занимался — населению осталось неизвестным. Слухи ходили, что это была работа ГПУ.

Был тогда большой навал у зубных докторов: каждый, боясь стать очередной жертвой советских «златокопов», спешил выменять золотую коронку на коронку из искусственного сплава.

33. На хлебзаводе

— Не приходилось ли вам сидеть в Чека? — спрашиваю.

— За наказание нет, но судим был. Осудили на полгода в тюрьму с заменой тюремного заключения на денежный штраф. Пришлось в течение года 25 % своего жалования отдавать государству. Осудили меня, между прочим, совершенно несправедливо.

Дело было так. Работал я тогда в Азовском хлебозаводе при выпечке хлеба. Бестолочь и хаос на заводе были страшные. Главное — чтобы была выработана предписанная норма, об остальном дирекция не заботилась. Все делалось машинами… но как?! Вечно что либо было не в порядке: то были испорчены мукосейки, то тестомесы и т. д. Нормы были высокие, машины никудышные, приходилось всячески изворачиваться, все больше отдувались наши мышцы. Моей рабочей бригаде, состоящей из 3 человек, предписывалось выпечь 140 хлебов. Хлеб пекли из ячменной дерти, т. е. из муки, которую раньше бывало хозяева примешивали к полове для лошадей или коров.

Помню, однажды нам испортилась мукосейка. Прошла целая неделя, но дирекция не позаботилась ее исправить. Все это время муку мы не просевали, а сыпали в тестомесилку прямо из мешка. Один раз замечаю что-то красное в тесте. Вынимаю и, к своему ужасу, вижу, что это задняя мышиная часть. Бегу к директору, докладываю о находке и спрашиваю — куда надо выбросить испорченное тесто.