Бэзил Харт - Сципион Африканский. Победитель Ганнибала

В течение интервала между Замой и вторым консульством Сципиона Рим ввязался в борьбу в Греции. Свобода действий, которую дала Зама, вместе с некоторыми более ранними факторами, позволила переориентировать внешнюю политику. Со времен войны с Пирром Рим шел к неизбежному конфликту с Ближним Востоком. Здесь имелись три великие державы, оставшиеся со времен раздела громадных владений Александра Македонского – Македония, Египет и Сирия, или, как ее тогда называли, Азия.

С Египтом Рим заключил союз восемьдесят лет назад, и союз этот был сцементирован коммерческими связями. Но Филипп V Македонский заключил союз с Ганнибалом, и, хотя помогал он ему скорее на словах, чем на деле, угроза нападения на Италию заставила римлян, с помощью коалиции греческих государств, начать операции против него. Истощение ресурсов в других местах заставило Рим в 205 г. до н. э. ухватиться за первую же возможность и заключить ненадежный мир. Пока Рим был занят борьбой с Ганнибалом, Филипп договорился с Антиохом Сирийским о захвате и разделе владений Египта.

Но после Замы Рим был в состоянии ответить на призыв союзника и желал также отомстить за нарушение нейтралитета Филиппом, пославшим четыре тысячи македонцев, чтобы помочь Ганнибалу в финальной битве. Сенат, однако, смог убедить народное собрание, желавшее насладиться плодами мира, только несуществующей угрозой немедленного вторжения Филиппа в Италию. У Киноскефал легион разгромил фалангу, и Филипп был вынужден примириться с условиями, низводящими Македонию на уровень второстепенной державы. Как Карфаген, она лишилась зарубежных владений, и ей запретили объявлять войну без санкции Рима.

Римский сенат не понимал, однако, что устранение македонской опасности сделало неизбежной войну с Антиохом Сирийским, ибо волна римского господства явно угрожала рано или поздно затопить его. Рим фактически проглотил Карфаген, потом Македонию, и Антиоху вовсе не импонировала роль пророка Ионы. Средиземноморский мир был слишком тесен для двух великих держав. Антиох, упоенный своим высокопарным титулом «царя царей», решил взять инициативу на себя и расширить свои владения, пока есть возможность. В 197—196 гг. до н. э. он захватил всю Малую Азию и даже переправился во Фракию.

Следующей целью, очевидно, была Греция, но римляне не видели этого – в отличие от Сципиона. В пророческой речи он предупредил, что «есть все причины ожидать опасной войны с Антиохом, ибо он уже, по собственной воле, явился в Европу; и как, по их мнению, будет он действовать в будущем, подстрекаемый к войне, с одной стороны, этолянами, заклятыми врагами Рима, а с другой – побуждаемый Ганнибалом, полководцем, который прославился победами над римлянами?». Ганнибал недавно прибыл ко двору Антиоха. Но сенат, как страус из поговорки, отверг его совет и решил не только не посылать новую армию в Македонию, но отозвать домой и распустить ту армию, которая там находилась. Если бы Сципиону дали Македонию как провинцию, опасность, исходящая от Антиоха, была бы задушена в зародыше, и его последующее вторжение в Грецию не состоялось бы.

Политически главной чертой очередного консульства было значительное расширение политики размещения в Италии колоний римских граждан – мера предосторожности против угрозы такого восстания италийских государств, какое последовало за вторжением Ганнибала. Самому Сципиону была оказана высокая честь: цензоры назначили его принцепсом сената. Эта должность, не считая почета, давала больше влияния, чем должность председателя сената, которую она заменила. Функции председателя были ограниченны, как у современного спикера, в то время как принцепс сената мог не только председательствовать, но и выражать свое мнение.

Серьезные столкновения в течение этого года происходили только в Северо-Западной Италии, где галлы и бойи Инсубрии и Лигурии устроили очередное из своих периодических восстаний. Лонг, второй консул, отвечавший за провинцию, выступил против бойев. Обнаружив, насколько сильны и решительны враги, он спешно послал гонцов к Сципиону, прося его присоединиться к нему. Галлы, однако, видя оборонительные настроения консула и предположив причину, атаковали прежде, чем Сципион мог прибыть. Очевидно, что римляне едва избежали катастрофы, но исход битвы был достаточно чувствителен для них, чтобы отступить в Плаценцию на реке По. Их не преследовали – галлы удалились в свою страну.

Дальнейшие события неясны, хотя некоторые авторы говорят, что Сципион, после воссоединения с коллегой, занял страну бойев и лигуров, насколько ему позволили леса и болота. В любом случае он там побывал, ибо известно, что он вернулся из Галлии к выборам. Другим инцидентом в течение его консульства было выделение сенаторам, по его предложению, особых и отдельных мест на римских играх. Хотя многие думали, что эту почесть можно было бы оказать давным-давно, другие яростно выступали против, твердя, что «каждое дополнение к величию сената принижает достоинство народа», что эта мера раздувает классовые чувства и что, если пятьсот тридцать восемь лет обычные места были достаточно хороши, зачем менять установленный порядок теперь? «Говорили, что даже сам Сципион под конец пожалел о своем предложении: так трудно заставить народ одобрить любую перемену в устоявшихся обычаях».

Все это мелочи, но благожелательная забота Сципиона о комфорте и достоинстве коллег – лично ему это ничего не прибавляло, – быть может, ослабила его прежнее влияние в народе, который был его опорой против близоруких сенаторов.

После выборов новых консулов Сципион снова удалился в частную жизнь, вместо того чтобы взять зарубежную провинцию, как часто делали отслужившие срок консулы. Это обстоятельство подвигло одного-двух позднейших римских историков на поиски мотива. Так, Корнелий Непот, биограф Катона, говорит, что Сципион хотел убрать Катона из его провинции, Испании, и стать его наследником – и что, не получив согласия сената, Сципион, чтобы показать свое недовольство, удалился в частную жизнь, когда окончился срок его консульства. Плутарх в своем жизнеописании Катона противоречит этому и говорит, что Сципион непосредственно сменил Катона в Испании. Даже оставляя в стороне известные исторические неточности этих позднейших авторов, трудно не видеть, что такая мелочность несовместима со всеми достоверными фактами, раскрывающими характер Сципиона. Мы знаем, что Катон и Сципион всегда были в плохих отношениях, но враждебность в сохранившихся речах проявлялась только со стороны Катона, для которого греческая культура Сципиона была как красная тряпка для быка, как и умеренность по отношению к Карфагену. Человек, твердивший как попугай: «Delenda est Carthago» – подлинный предтеча желтой прессы, – не мог выносить человека с возвышенной душой и репутацией, стоящего у него на пути, и узость и ненависть не находили покоя, пока он не добьется уничтожения и Сципиона, и Карфагена. Их ссора, если односторонние злобные нападки можно назвать этим словом, тянулась со времен Замы, когда Катон, служивший квестором под началом Сципиона и уже так ненавидевший его греческие привычки, что не мог жить с ним на одной квартире, объявил войну расточительной щедрости своего полководца при распределении добычи среди солдат.