Семен Луцкий - Сочинения

Каждая из этих чудесных зеленых деревень есть символ победы на фронте «второй войны», но, чтобы понять тяжесть этой войны, нужно посмотреть, как строят новую деревню. И когда я увидел Гэву, я подумал: она была 25 лет тому назад, как Эйн-Анацив. А про Эйн-Анацив я подумал: через 10 лет он будет как Гэва, ведь теперь в борьбе с природой у пионеров и средства другие и опыт стариков.

— Но что же это за третья война? — могут меня спросить. — Вы рассказали уже о войне с арабами и о войне с природой, С чем же или с кем же еще можно воевать? — Как с чем? — отвечу я. — Ас самим собой; не думаете ли вы, что это самая страшная из всех войн? Ведь надо создать не только Израиль, как государство, а еще Израиль, как народ. А для того, чтобы был народ, недостаточно создавать деревни или города, населенные выходцами из стран всего мира, приносящими с собой культуры, достоинства и недостатки всей наций. Нужно раньше всего создать общий язык в смысле буквальном и переносном, И это тяжелая задача. Все было так просто вначале, когда в Палестину ехали группы идеалистов. Они очень быстро спевались между собою, становились одной семьей с единой волей. Но теперь, когда в Израиль наехали тысячи иммигрантов из разных стран, положение резко изменилось. Иммигранты эти не все идеалисты, среди них большинство людей, которым некуда деваться. Палестина представляет собой сейчас нечто похожее на Иностранный Легион, с той разницей, что в Легион идут, по большей части, люди авантюристического склада, здесь же — ядро идеалистов и масса «обломков кораблекрушения»[198]. И масса эта грозит раздавить и захлестнуть кучку идеалистов. И перед этими последними стоит двойная задача, сохранить себя и перевоспитать массу. Задача огромная и сложная. Даже «сохранить себя» не так уж просто. Надо ведь не только не быть раздавленными массой безыдейных людей, но и с идеалистами других стран надо столковаться. И это тоже трудно, ибо идеалисты, приезжающие сейчас в Эрец-Исраэль из других стран, являются носителями разных культур и обладают различными национальными характерами. Раньше они приезжали только из России или Польши. А теперь надо — и это нелегко — соединить в одной коммуне и немцев с их спокойной суховатостью, с их «геометрическими» отношениями человека к человеку, с их дисциплиной и т. д., и французов с их горячностью, с теплотой их чувства человека, с их большим воображением и недостаточной дисциплиной, с их самостоятельностью и т. д., и американцев с их примитивностью и с их умением работать, и русских с типичными свойствами русского характера: широтой, добротой и некоторой нелепостью. Все это вызывает иногда трения от взаимного непонимания, но от трений углы постепенно сглаживаются, камень об камень обтесывается, и тогда возводится стена. Но это делается не сразу и требует большой затраты энергии, которую лучше было бы приложить к работе. По этому поводу я вспоминаю мой разговор с молодой четой, приехавшей в страну год тому назад. Их поместили вначале в цветущей Гэве, но через три месяца они перешли оттуда в пустынный Эйн-Анацив. На мой вопрос: почему они так поступили? — последовал ответ: «В Гэве все уже сделано, в Эйн-Анациве мы нужнее, он существует всего один год». — «Но здесь-то, по крайней мере, вы довольны?» — спросил я. «Да, довольны, конечно, но…» — «Чего же вы хотите?» — «Чего мы хотим?» — И тут они оба загорелись. — «Мы хотим, чтобы составилась группа французов и чтобы нам дали кусок голой земли. В Эйн-Анациве уже многое сделано, мы же предпочитаем начать с нуля. Мы воткнем шест в землю и скажем: мы здесь. И вокруг этого шеста начнем строить новую социалистическую квуцу»[199]. — Я посмотрел на них, на их товарищей-французов, одобрительно кивавших головой, и подумал: так строится Новый Израиль, и вот они, строители его…[200]

Эмигрантов-неидеалистов труднее всего приспособить к новой работе, к новым общественным отношениям, старые навыки в них сильны, и борьба с ними тяжела. И все же киббуцы обладают такой жизненной силой, что переваривают и этот человеческий материал и создают из него новых людей. Мне показывали таких, которые теперь прекрасные товарищи, а полгода тому назад казались безнадежными.

Но есть и другие трудности в войне, которую Израиль ведет сам с собою. Например, в акте независимости молодого государства было сказано, что оно будет строиться на принципах еврейских пророков. И это прекрасно. Но гораздо менее прекрасно чрезмерное участие раввинов в судьбах государства, этот очень сильный сейчас клерикализм.

С ним сейчас еще не очень борются, ибо он — мощный союзник, но в будущем борьба за израильское laicite[201] неизбежна. Это не означает, конечно, борьбы против религии. Еврейская религия была цементом, который спаял народ и позволил ему провести 25 веков в рассеянии. Но теперь сама эта религия тоже должна быть очищена от всего, что засорило ее за это время, от всего, что раньше, может быть, и было необходимо для большей сопротивляемости, но что сейчас в Израиле теряет смысл. Она должна быть возвратом к истинному иудаизму пророков, постараться найти общее слово с другими религиями… Я имел случай говорить на эти темы в киббуцах религиозных и нерелигиозных и счастлив был убедиться, что всюду был понят и нигде не встретил узости. Передо мной были не фанатики, а широкие люди. Фанатиков в Израиле тоже можно встретить, это евреи в «лапсердаках», с пейсами на сорок сантиметров, которых видишь в городах, но они только пережиток старого. Еще поколения два, и их не станет. И, наконец, еще одна тяжелая сторона строительства. Евреи показали себя в Палестине горячими патриотами, и это прекрасно. Но патриотизм легко может стать национализмом, и это уже плохо, хотя, по существу, если национализм нуждается в оправдании, то более всего оправдан он в еврейском народе. Но дело может пойти и дальше, и тогда в Израиле будет шовинизм, — и с этой опасностью надо бороться[202]. Есть люди, которые уже начали эту борьбу. Вот, приблизительно, картина третьей войны, которую я считаю самой тяжелой. Она будет вестись десятки лет, но я верю в окончательный прекрасный результат. Я хочу еще сказать о втором парадоксе, поразившем меня в Израиле. Это — взаимоотношения труда и капитала. Во всем мире они враги, и все социальные потрясения от этой вражды происходят. В Израиле они идут друг другу навстречу, сотрудничают, и объединяющую роль в этом смысле играет Гистадрут[203]. Гистадрут является объединением всех рабочих синдикатов, но в то же время и хозяином большинства крупных промышленных предприятий. Если так будет продолжаться (а все усилия для этого делаются), то в Израиле могут быть созданы новые взаимоотношения между трудом и капиталом.