Филипп Соллерс - Казанова Великолепный

Джакомо столкнулся со сплоченным женским кланом. Бабка, мать, две тетки, служанки и хорошенькая смышленая девушка семнадцати лет — приманка, с помощью которой добываются средства к существованию всей оравы. Она продается, но цену за нее хотят самую высокую. Такова семейка Ауспургер, во главе с самой прародительницей, урожденной Бруннер. В одном полицейском донесении о них говорится как о «своре опасных бабенок, плетущих сети лжи и клеветы». Каза, в конце концов, и сам назовет их «сучьей сворой». В помощниках у них трое мужчин, загоняющих дичь, в числе которых знаменитый Гудар, автор книжонки «Китайский шпион»[38] (Казанова внес свою лепту в виде писем в ее создание).

Шарпийон — имечко, само по себе весьма знаменательное. В нем слышится и «гарпия», и «пиявка», и пышный «пион», и ядовитый «скорпион». Из него получился бы отличный глагол — «шарпийонить». Во всяком случае, Казу она таки крупно «ошарпийонила». Кокетка? Да, но к тому же искренняя. Фальшь составляет в ней часть истинной природы.

Джакомо клюнул, попытался, по своему обыкновению, атаковать красотку, но та увернулась. Раз, другой.

«Я перестал настойчиво осаждать ее, когда она сказала, что ни деньгами, ни силой мне никогда ничего от нее не добиться, однако же я могу надеяться на ее дружбу, если стану вести себя с нею наедине как кроткий барашек».

Стань барашком, коли хочешь быть моим львом. Прекрасным и благородным[39]. Претендент на роль льва упирается, не желает ронять свое достоинство, решает забыть об этом неприятном деле и отправляется угощать сладостями свою дочь. Но речи о барашке запали ему в душу. Для записного сластолюбца есть в этой идее какое-то мазохистское искушение, пикантна сама ее несуразность.

А если его еще и снова подогреть… Одна из теток сожалеет, что Казы больше не видно, говорит, что Шарпийон скучает по нему, что она простужена и не встает с постели. Наш полулев растроган, приходит в дом красотки и якобы случайно застает ее в ванне в чем мать родила. Новая атака — новое поражение. Он взбешен, но она его опять заводит. Ужин вдвоем, Каза выпивает лишнего, и теперь всё. Его окрутили, Шарпийон возымела над ним «непререкаемую власть».

Вспомним, в каких обстоятельствах разворачиваются события: Каза не знает английского, не знаком с местными законами, тайная миссия, которую он выполняет (и о которой умалчивает), должно быть, не ладится, своей физической формой он недоволен. Шарпийон, ее мать, ее тетки, служанки и подручные все это поняли (учли и пресловутые «тридцать восемь лет»). Барашек-голубок вообразил, что бедная девочка всего лишь делает то, что ей велят домашние, и решил объясниться с ними начистоту. Гудар уже попытался обдурить его: предложил купить кресло с пружинным механизмом, который прикует к месту предмет его вожделения (а дальше — привлечение к суду за изнасилование). Но Джакомо еще не до такой степени потерял рассудок. Через посредство того же молодчика он предложил матери Шарпийон сто гиней за право провести с дочкой одну ночь. Он думал, что таким образом все устроит, на самом же деле увяз еще глубже.

Шарпийон разыграла перед ним оскорбленную гордость. Вы ничего не понимаете, сказала она Казе, упавшему в ее глазах до четвертьльва, я люблю вас, но вы должны сделать так, чтобы я вас полюбила еще больше, заслужите меня, поухаживайте за мной, походите к нам домой хоть две недели. Ну а потом, ладно уж, давайте свои сто гиней. И кроткий барашек получит награду. Чтобы затянуть петлю потуже, она толкует о любви, обливаясь слезами. Потрясающая, великолепная, душераздирающая сцена, а сколько искренности — ни дать ни взять новая Элоиза (если не считать одной маленькой детали — денег).

«Эти речи заморочили меня», — пишет Каза, безжалостный к самому себе. Он увяз в сентиментальном романе дурного вкуса, который, как ему следовало бы знать, длится бесконечно. В ту пору была в моде знаменитая «Памела, или Вознагражденная добродетель» Сэмюэля Ричардсона. Казанову же притягивает, словно магнитом, фальшивая добродетель, детище порока. Он находит эти спектакли немножко вычурными, но исправно ходит на них. И разумеется, не с пустыми руками.

Проходит две недели, наступает обещанная ночь любви. Но тут — новое осложнение:

«Как только она легла, я придвинулся к ней, чтобы заключить ее в объятия, но встретился с помехой еще худшей, чем верхнее платье. Облаченная в длинную рубашку, она вся сжалась, обхватила себя руками, опустила голову и в ответ на все мои слова упорно молчала. Я устал уговаривать и перешел к действиям, но она все так же лежала не шевелясь, словно испытывая меня. Я было принял это за шутку, однако вскоре убедился в своей ошибке. Меня обуяло неистовство, я обзывал себя болваном, простофилей, последним ничтожеством, ее же — мерзкой шлюхой».

Барашек приходит в ярость, вдруг обнаруживает львиные когти и пытается получить свое силой. Он раздирает рубашку на спине Шарпийон, овладевает ею, но толку выходит мало: «Когда дело дошло до финала, силы вдруг оставили меня, и тогда я сжал рукою ее горло — едва не удавил». Это уже не новая Элоиза, а Жанна д’Арк в лапах насильника-палача.

«В ту страшную, мучительную ночь я обращался к этой твари на все лады: ласково, гневно, злобно, отчаянно, увещевая и укоряя, плакал, молил, угрожал, унижался и сыпал проклятиями. Она же целых три часа молчала и лежала как каменная, только раз переменив положение, чтобы помешать мне сделать то, чем я хоть как-то мог бы выместить обиду».

Что ж, молодчина Шарпийон, браво, аплодисменты! Так ему и надо, этому олуху, скоту, грубому мачо. Барашек из него что-то не получается, но на досаде и ярости еще можно сыграть. Действительно, комедия продолжается.

«Сучья свора» собралась на совет. В результате Шарпийон является к Казанове домой. Она стыдит его, демонстрирует свои синяки. И говорит, что пришла мириться только по настоянию матери. Наконец предлагает соглашение: она согласна быть его любовницей, если он снимет для нее дом и возьмет на содержание. Опять слезы, возвышенные речи, Шарпийон на диво хороша и искренна. И барашек снова обольщен. Он снимает дом в Челси, и они там поселяются вместе. В постели она выказывает нежность, но вот незадача, у нее месячные. Каза отступается, ждет до утра, а там, пока она спит, устраивает проверку. Девица солгала. Новое буйство. У Шарпийон расквашен нос, «обильно льется кровь».

Вспоминаются странные кровотечения, которыми сопровождалось начало жизни Казановы, и закрадывается мысль, что кровавых историй как-то многовато. Поверхностный эссеист недолго думая написал бы «кастрация» и не стал на этом задерживаться. Усмирение мужского начала, превращение дикого зверя в смирного барашка вписывается в канон, и оно вполне благотворно, ибо предохраняет пациента от диких вспышек, вроде описанной выше, и прочих резких поступков, включая насилие и участие в организованных бойнях. Однако Казанова проявляет большую дотошность: он исследует этот красно-черный континент. И хотя дорогой ценой, но добивается полной и беспощадной ясности (ведь вся эта история — сплошной обман, каждый врет в своих интересах).