Иван Попов - Ложь. Записки кулака

— Ты знаешь, что принес мне этот ублюдок? — с порога выпалил брат, протягивая Егору Ивановичу бумагу.

— Я получил такую же, — ответил тот.

— Что будем делать, Егор? — усаживаясь на коник, спросил Митрофан, — Может быть посоветоваться с Серёгой?

— Не спеши! Нужно сначала узнать, кто ещё получил эти бумажки? Ты сбегай к Рыбиным, а я к Чульневым!

Но идти некуда не пришлось. В избу ввалились глухой Митрон с двумя сыновьями, потом пришли Чульневы, появился Дымков с сыновьями и братья Хохлы. Когда все расселись и закурили, молчание прервал Иван Хохол:

— Ну, мужики, что будем делать? Я вижу, что Митька решил нас доконать. Не наберу я столько хлеба, если даже отдам семенной фонд. А чем я буду кормить семью, скотину, что будем сеять весной?

— Не только у тебя так, — подал Григорий Чульнев, мужик тихий, степенный, рассудительный, — у всех нас то же самое.

— Где Серёга, Егор Иванович? — спросил Иван Рыбин, — Может быть, он что посоветует?

— Придушить этого гада Жука, чтобы не смердел на селе, — сказал всегда осторожный Хохол.

— Нет, Иван, не дело ты говоришь. Ну, убьешь ты Митьку, поставят Гришку, а то из района партийного пришлют, а тебя к стенке. Вспомни, как потрошил нас продотряд. Семен Поляков с сыном заартачились было, а кончилось тем, что их шлёпнули во дворе и дело с концом.

— Не знаю, мужики, как вы, — вновь заговорил Хохол, — а я не сдам ни зернышка, хоть десять Митек приходи. А милицию позовут, то я при них оболью зерно керосином, и пусть везут. Ишь, какую моду взяли — хлеб не покупают, а отбирают.

— Может быть, спрятать хлеб или по соседям раздать? — высказал свое мнение Дымков, — Ведь прятали же от продотряда?

— Поляковы тоже прятали, — опять напомнил Егор Иванович. — Хорошо если не найдут, а вдруг? Расстрелять, может быть, не расстреляют, а в тюрьме точно сгноят или всю скотину отберут.

— А что бабушка Вера советует? — спросил Дымков.

— Что советует? — Ответил вопросом на вопрос Егор Иванович. — А советует она, отдать хлеб и, если не хватит, то продать часть скотины, а может быть всю и купить его у людей, добро, что хлеб у них имеется.

— А как же жить без скотины? Ну, уж нет, без нее совсем жизни не будет, — возразил Хохол. — Вы как хотите, но я не дам ни фунта, что хотят со мной пусть делают. Весной засею в обрез, чтобы только хватило до урожая.

Все согласились с Хохлом и решили завтра хлеб не отдавать, а подождать немного и посмотреть, чем все это закончится.

В эту ночь Егор Иванович спал тревожно. Ему снились кошмарные сны. Снился командир продотряда Коробов, который в восемнадцатом году лично расстрелял Семена Полякова с сыном за то, что тот не хотел отдавать последние крохи хлеба. Снился Митька Жук, нагло требовавший четверть самогона и, напившись, плясал среди улицы. Снился Иван Хохол, бегавший по селу с окровавленным топором и, ворвавшись в дом Егора Ивановича, стал крушить все, что попадало под руку. Егор Иванович в испуге закричал и проснулся. Сильно билось сердце, готовое выскочить из груди. Пели третьи петухи, но было еще темно. Он хотел полежать, но давняя привычка вставать с петухами заставила его слезть с печи. От бессонницы у него звенело в ушах, и кружилась голова. Внизу на лавке, спал Яшка с женой. Егор Иванович, держась за дрогу, стал спускаться с печки, но в темноте наступил на растянувшуюся во весь рост свинью, которая мирно спала возле печки, окруженная многочисленным потомством. Огромная свиноматка вскочила на ноги и Егор Иванович, не удержавшись, грохнулся на скопище завизжавших поросят. Боясь оказаться посмешищем в своем нелепом положении, он встал на четвереньки и стал быстро выбираться на свободное место. И ему почти удалось, но овца, бдительно охранявшая от поросят своих ягнят, очевидно, почувствовала угрозу со стороны ползущего человека и, недолго думая, что было силы, ударила лбом Егора Ивановича в лицо. От этого удара он перевернулся на спину, в глазах засверкали искры, во рту стало сухо, к горлу подкатилась тошнота, и он потерял сознание. Тянувшийся по полу холод быстро привел его в сознание. Он поднялся, нащупал рукой скамейку, сел и, убедившись, что никто из спящих не поднялся, а следовательно не видел его позора, успокоился и стал ощупывать свой лоб. Кожа на лбу саднила и стала вздуваться шишка. Но вскоре эти неприятности опять вытеснили думы о хлебопоставках. Эти думы не давали ему покоя, и он решил пойти к Сергею, разбудить и еще до наступления утра посоветоваться. Обувшись и надев полушубок и шапку, Егор Иванович отправился к сыну. Пройдя через двор, гумно и сад, вошел в поле. До дома сына было каких-нибудь шагов двести, и по плотному насту он быстро дошел до усадьбы Сергея. Этому способствовал свежий морозный ветер, забиравшийся по полушубок, обжигавший лицо и заставлявший Егора Ивановича быстрее добраться до тепла. Как было принято на Руси, дома никогда не закрывались на замок. Не был исключением и дом Сергея Пономарева. Егор Иванович открыл двери и сразу почувствовал удушливый угар. Он нашел спички, зажег лампу, огляделся и увидел, что вся семья угорела, и никто не обращает на него никакого внимания. Он поспешно стал перетаскивать всех к настежь открытой двери. Приведя всех в чувство и убедившись, что беда прошла мимо, Егор Иванович, так и не посоветовавшись, ушел домой. Сколько раз уже потом вспоминали, что если бы Егор Иванович в ту ночь не спас семью Сергея от гибели, то он бы спас ее от будущих невзгод, выпавших на их долю.

Наступил день. Люди ездили на Пристинок за ключевой водой, топили печки, и никто не нарушал обыденной жизни села. Вечером к Егору Ивановичу пришел Петька, и сказал, что того вызывают в сельсовет. Егор Иванович чувствовал себя неважно, а тут совсем расклеился. От удара раскалывалась голова, да очевидно, еще нанюхался угарного газа, а поэтому окончательно вышел из строя. С трудом одевшись, он в полуобморочном состоянии добрался до сельсовета, едва поднялся на крыльцо и, войдя в помещение, тяжело опустился на широкую скамейку. Перед глазами все плыло словно в тумане, и он плохо узнавал людей, заполнивших сельсовет. За столом сидел Митька Жук, рядом с ним развалился Гришка Казак, только что назначенный председателем сельсовета и принятый кандидатом в члены ВКП (б). Митька, с каким-то торжественным выражением на лице, пристально вглядывался в каждого входящего и что-то отмечал в бумажке. Убедившись, что все бунтовщики собрались, он бросил карандаш на стол, сурово оглядел зал и с металлическими нотками в голосе сказал:

— Ну, что, саботажники, мать вашу в душу, решили бастовать? Да знаете ли вы, кулацкое отродье, что срываете задание партии по обеспечению города хлебом? Вы что хотите? Задушить рабочий класс голодом? Да знаете ли вы, что за это положена тюрьма?