Иван Майский - Перед бурей

и, в конце концов, свели знакомство с группой тобольских

гимназистов, с которыми сыграли несколько партий в го

родки. Спали мы в эту ночь, как убитые, а на следующий

день погрузились на только что пришедшего «Федора».

При ближайшем рассмотрении оказалось, что «Федор», по

существу, пароход грузовой, что пассажирского буфета он

вообще не имеет и что третий класс на нем оборудован

крайне примитивно. Но делать было нечего: наша компа

ния разместилась в кормовой части парохода, иод «кожу

хами», причем на Петю, по общему согласию (включая и

его собственное), были возложены обязанности «завхоза»,

как сказали бы мы теперь. Касса находилась на руках у

Коли и, проверив ее наличность перед отходом парохода,

мы с некоторым беспокойством констатировали, что у нас

остается ровно два рубля и восемьдесят три копейки. На

трех путешественников с хорошим аппетитом это было

совсем не много, но мы не унывали. Мы были твердо уве

рены, что через пять, самое большее через шесть дней мы

вволю отъедимся на домашних хлебах.

С вечера мы все крепко заснули под нашими «кожу

хами». Рано утром я вскочил первый и пошел умываться

на борту. Машинально бросил взгляд на берег... Силы не

бесные, что это значит?! Мы подвигались вперед чере

пашьим шагом, не больше четырех-пяти верст в час.

Я оглянулся назад — и ахнул: за пароходом тянулись одна

за другой три огромные, тяжело нагруженные баржи! Все

109

наши расчеты сразу опрокидывались. Я бросился под «ко

жухи» и стал будить своих товарищей:

— Коля! Петя! Вставайте!

Мои спутники были не менее меня потрясены сделанным

мной открытием. Для окончательного уточнения ситуации

мы поймали помощника капитана и спросили его, когда

«Федор» предполагает быть в Омске? Бравый моряк по

глядел задумчиво на берег, на воду, на небо и затем

ответил:

— Суток через десять-одиннадцать... Если хорошо

пойдем.

Итак, положение было совершенно ясно. Нам предстоя

ло провести на пароходе, по крайней мере, десять суток, а

в кармане у нас было два рубля и восемьдесят три копейки.

Иными словами, мы могли тратить по девять копеек на

человека в день.

Мы начали жестоко экономить. Суетливый, хозяйствен

ный Петя напоил нас жиденьким чаем, дал по куску хлеба

и

изжарил яичницу... на воде (масла не было). Получилась

какая-то обуглившаяся гадость. Я не мог взять ее в рот.

Но Петя расхваливал свое произведение, хотя и избегал

его есть сам. Затем пошла бешеная погоня за дешевым и

сытным фуражом. На каждой остановке Петя бегал на

берег, носился по избам и ларькам, все вынюхивал, вы

сматривал и в результате приносил то пару пшеничных кала

чей, то мешок с брусникой, тс целую миску крохотных

мульков. Возможно, что все это было дешево, но на счет

сытности мы имели большие сомнения. Чтобы как-нибудь

«обмануть» чувство голода, мы с утра до вечера пили

чай — благо, кипяток был бесплатный,—подкрепляя его

где ломтем хлеба, где куском тыквы или горстью ягод.

Нельзя сказать, чтобы такая диета не отражалась на наших

организмах,—к концу пути мы все как-то похудели и по

чернели. Наши матери прямо ахнули, когда мы, наконец, с

парохода явились домой. Но молодость легко перегрызает

и

ребята, которые так любят носиться по полю с широко раз

вевающимися хвостами.

не такие узлы, а мы были юны, веселы, бодры, как же

К голоду скоро присоединился холод. Наш «Федор» не

только тащил три баржи, — он еще подолгу стоял на при

станях. В одном месте двое суток выгружалась одна из

его барж, в другом месте она сутки опять нагружалась.

Из-под «кожухов» мы давно уже перебрались поближе к

110

машине: тут было шумно, пахло перегорелым маслом, но

зато было тепло. На длинных остановках машину гасили,

и тогда мы дрогли ночами в наших легких гимназиче

ских шинелях. Надвигалась осень, начинались уже замо

розки.

Но что все это значит в двенадцать-тринадцать лет?

Мы бегали по пароходу, дурачились с командой, купались

на пристанях, катались в душегубках на остановках, хо

дили в лес по грибы во время длительных перегрузок.

Иногда на нас находило более задумчивое настроение. Мы

читали напамять стихи, рассказывали друг другу разные

истории. Коля, которого природа наделила несколько меч

тательной натурой, любил философствовать.

Накануне того дня, когда «Федор», наконец, должен был

бросить якорь в Омске, Коля привел нас на нос парохода

и, сделав серьезное лицо в стиле настоящего «гимназиче

ского Сократа» заявил:

— Итак, друзья, подведем итоги и сделаем выводы.

Каждый из нас за это лето совершил по шесть рейсов на

барже. Каждый рейс в оба конца составляет самое мень

шее шесть тысяч верст. Стало быть, все шесть рейсов

вместе дают минимум тридцать шесть тысяч верст. Окруж

ность земного шара по экватору равняется тридцати шести

тысячам верст. Значит, каждый из нас в это лето сделал

по одному кругосветному путешествию. Поздравляю вас,

товарищи!

Мы с Петей были страшно поражены. Нам до сих пор

не приходила в голову такая мысль. Мы с гордостью

взглянули друг на друга.

Вот что значили сибирские масштабы!

11. В ПОИСКАХ ОГНЕЙ ЖИЗНИ:

РЕМЕСЛО И НАУКА

У Короленко есть прекрасное стихотворение в прозе—

«Огоньки». В темную ночь писатель плывет по угрюмой

сибирской реке. Вдруг на повороте реки, впереди, под

темными горами мелькнул огонек. Мелькнул ярко, сильно,

совсем близко. На самом деле до огонька еще очень да

леко. Но впечатление обманчиво: кажется, вот-вот, еще

два-три удара веслом, — и путь кончен... А между тем

писатель еще долго плыл по темной, как чернила, реке.

111

Долго еще ущелья и скалы выплывали, надвигались,

уплывали в бесконечную даль, а огонек все стоял впереди,

переливаясь и маня, — все так же близко и все так же

далеко. Писателю часто вспоминается и эта темная река

и этот живой огонек. Много огней, говорит он, и раньше