Юрий Ростовцев - Виктор Астафьев

А потом они также дружно красили двери и пол. После того как побелили стены, дом стали обставлять. В комнате оказались все тот же горпромсоюзовский списанный стол, четыре стула, диванчик, обитый дерматином, который все величали кожаным. Ящик из-под печенья — крепкий, металлическими ленточками по углам обитый, — покрыли клеенкой, и он стал заправским кухонным столом.

Избушка с виду была, конечно, не дворец, зато внутри теплая, светлая, чистенькая. Все, кто приходил к Астафьевым, удивлялись — так хорошо и уютно внутри.

А главное, дом был под крышей. С наружной стороны оставалось подшить карниз и прибить наличники, ну а внутренняя отделка — работа тщательная, неторопливая, требует продуманности и не сразу делается. Важно устроить так, чтобы потом каждый угол служил хозяевам. Но все оставшееся будет делаться уже под крышей, в тепле, в соответствии с пословицей: семь раз отмерь, один раз отрежь.

Виктор, чтобы как-то отблагодарить кума за неоценимую помощь, взял подержанную клеенку, краски, оставшиеся после отделочных работ в доме, и за несколько вечеров нарисовал для Ширинкиных картину-ковер!

Что это был за ковер! Его хоть над кроватью прибей, хоть над комодом, да где угодно! На первом плане — мелкое разнотравье, а ближе к воде — камыши, которые, кажется, даже покачиваются на ветру! По нежно-голубой глади озера, отражающей растущие на дальнем берегу деревья, плавают лебеди…

Постепенно Астафьевы осваивали свое новое жизненное пространство. На окна со временем повесили новые филейные шторы в пол-окна, которые расшили нитками по рисунку, изображавшему белые розы и резные листья. По низу штор — кисточки. На одно окно поставили трехламповый самодельный приемник, на другое — несколько цветущих домашних цветков в красивых кастрюлях с проносившимися донышками.

Когда заботы о доме отошли на второй план, стали думать, как жить дальше. Труднее всего было прокормить семью. Одно время даже завели и держали козу, но она себя не оправдывала, давала не больше литра молока в день. После этого взяли трех куриц и петуха. Определили их в тот самый большой ящик, что служил кухонным столом. Кое-что достроили, перегородили, приспособили жестяное корытце для корма.

Все бы вроде нормально, места за столом всем хватает, да одна незадача: петух стал проявлять странности в поведении. Пока семейство усаживается за стол — молчит. Но вот только Виктор потянется с ложкой к тарелке — просовывает свою петушиную голову меж перегородок и начинает кукарекать что есть мочи.

Всем смешно, только хозяину не до шуток. В сердцах трахнет по столу кулаком так, что ложки с мисками подскакивают. Петух с урчанием утянет голову назад в курятник, но ненадолго — только момент выждать. Ложка в курятник летит, матюки по кухне разлетаются. Перепадало и ребятишкам — чтобы петуха не поддразнивали.

Вскоре случилось одно важное событие. Как-то привел к Астафьевым сосед свою племянницу, приехавшую из деревни, чтобы устроиться на работу, а потом и паспорт получить. Дядя Секлеты — так звали девушку — прослышал, что нужна в доме няня для ребятишек. Секлета оказалась хорошей помощницей, к детям была добра и ласкова.

…В домике по улице Партизанской города Чусовой семья Астафьевых прожила почти семь лет. К счастью, он сохранился. Переступив порог, оказываешься у кухонного стола, за которым и работал писатель. Справа, в простенке возле печи, — лежанка, не очень длинная и не широкая, на ней спала Секлета. Соседний закуток использовался как раздевалка, вместо вешалки — забитые в перегородку гвозди. Здесь же и умывальник. По узкому проходу попадаешь в крохотную гостиную. Направо — спальня с двумя большими кроватями. На одной валетом спали дети, на другой — родители.

Сейчас здесь небольшой музей — ведь в этих стенах раскрылся писательский талант Виктора Астафьева.

Глава пятая ГРАЖДАНСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Хорошо, конечно, иметь крышу над головой, знать, что после трудового дня тебя ждут в семье. Да и в школе рабочей молодежи не всякий себе позволит учиться. Только вот сказывались накопленная за войну усталость и полученные ранения, жизнь впроголодь в предшествующие годы. Вдруг выяснилось, что у Виктора столько всяких болезней, что по силам ему работа исключительно легкая. А уж мойщиком туш он никак не может быть. Но в городе Чусовом в основном расположены металлургические производства, а тяжелая промышленность, как известно, требует здоровых людей.

В поиске работы полегче оставалось рассчитывать только на удачу. И она пришла. Появилась возможность стать вахтером того же самого колбасного цеха, в котором ворочал туши. Проверь все замки и двери, все ли замкнуто, а когда убедишься в том, что так оно и есть, хочешь — сиди до утра, хочешь — спи. В дежурке тепло и сухо.

Чусовой город небольшой, но народ там и до войны был не сонный, а после войны и вовсе зашевелился. Городская газета вдруг сообщила, что при ней создается литературное объединение.

Интерес к книге очень часто становится началом той тропинки, на которой многие так или иначе пробуют свои силенки в литературе. Виктора сообщение заинтересовало, и он решил побывать в редакции на встрече с дебютантами литературного дела, приглядеться, что к чему.

На первом занятии кружка начинающий автор И. Реутов прочитал свой рассказ «Встреча». Товарищи похвалили автора и, как водится, аккуратно покритиковали. Всё честь по чести. И вдруг никому не известный мужик встает и заявляет, что написанное — просто мура, такого вранья он терпеть не может.

Шум, гам, противостояние сторонников и критиков автора. В адрес Астафьева, а раскритиковал рассказ именно он, — встречные шпильки: дескать, знаем таких, покажи, чего сам-то стоишь.

Тут, увы, Виктору нечем было крыть. Ведь он пришел на заседание кружка в первый раз. Однако конфликт, видно, пошел ему на пользу, дал такой заряд, который разбудил что-то давно прятавшееся внутри и свербившее его.

Впереди — вахтенная ночь. Проверив запоры, Виктор не стал, как обычно, ложиться спать, а сел за стол, стоявший в комнате дежурного, и начал обдумывать тему для рассказа. Размышления постепенно приобретали вполне осязаемые формы, замысел уже распирал, душил его. И тут мелькнула мысль: надо бы все это записать…

Впрочем, посмотрим, как вспоминает этот эпизод сам Астафьев.

«Несмотря на все жестокие будни и превратности жизни — бесквартирье, бесхлебье, нищенское существование, я никогда не переставал читать и, узнавши, что при местной газете „Чусовской рабочий“ начинает действовать литературный кружок, пошел на первое же занятие.