Михаил Колесников - Сухэ-Батор

От этого далекого воспоминания слезы сами потекли из глаз. Сухэ-Батор взял худую, безжизненную руку отца, приложил ее к своей щеке.

— Отец, — позвал он тихо.

Дамдин пошевелился, повернул голову.

— Отец… Я пришел проститься с тобой. Народ исстрадался, и мой долг помочь ему. Я решил ехать в красную Россию, просить помощи. Но сыновний долг останавливает меня…

На свинцово-серых губах Дамдина появилась улыбка, глаза в мелких морщинах глядели ласково. В них была знакомая еще с детства теплота. Он бережно провел рукой по волосам Сухэ, произнес чуть дребезжащим, но твердым голосом:

— Долг перед родиной выше сыновнего долга. Человек не для себя родится, сын мой. Дамдин стар и болен, ему пора собираться в страну бурханов. А ты молод и преисполнен всеми доблестями. Трусливая мышь отсиживается в норе, орел парит над вершинами Хангая. Я горжусь тобой. Значит, не зря Дамдин жил на этой земле. Иди и не тревожься за дряхлого Дамдина. Жизнь многих надо избавить от мучений. Такова моя последняя воля.

…В вышине мерцала Полярная звезда. Маленькая, едва приметная звездочка. Но сейчас она была для Сухэ-Батора путеводной звездой, она указывала дорогу на север, в ту страну, где живет Ленин. Весна еще не вступила полностью в свои права. На склонах сопок кое-где лежал снег. Ночью мороз сковывал землю. Остался позади хребет Тологойту. А впереди были другие горы, совершенно безлесные. Правда, по северным склонам иногда полосами спускались березовые и лиственничные рощицы. Там можно было укрываться днем и даже разводить небольшой костер. Дорогу еще указывали «обо» — кучи камней на перевалах. На тракт выезжать опасно — там через каждые тридцать верст встречались китайские разъезды, почтовые станции. Днем Сухэ-Батор отпускал коня пастись, а сам лежал на сухой, прошлогодней траве и прислушивался к звукам леса. Почти у самых ног возились серые куропатки, звенел жаворонок в весенней синеве, сквозь чащу напролом ломились дикие кабаны.

Здесь была своя, лесная жизнь, и Сухэ-Батор был затерян в этой глуши. В Урге остался больной отец. Вспомнились грустные глаза Янжимы. Нет, она не отговаривала от поездки, хотя и знала, что путь будет опасен. Янжима теперь была таким же членом революционного кружка, как и муж, расклеивала листовки на молитвенных барабанах хурдэ. Верная помощница Янжима… «Жди гостинцев…» — сказал Сухэ-Батор сыну. Галсан запрыгал от восторга. За больным отцом будет присматривать Янжима.

До сих пор сюйшучженовские разъезды не повстречались ни разу. Может быть, все обойдется благополучно до самого конца? Где-то на южном берегу Иро кочует Пунцук. Старый верный друг Пунцук… С Пунцуком Сухэ-Батор познакомился еще в Худжирбулане. После демобилизации Пунцук подался в родной Хэнтэйский аймак. Перед разлукой Сухэ-Батор сказал: «Наше дело еще только начинается. Храни винтовку. Когда потребуется, позову тебя…»

Пунцук знает каждую тропку в этом краю, он поможет перейти через границу.

…Конь поднялся на перевал Манхайдай. Крутой высокий перевал, покрытый снегом. Белые космы тумана тянулись по ущельям. Алели снега в лучах утреннего солнца. Сухэ-Батор увидел Монголию с высоты орлиного полета. Его конь разгребал копытом снег, а он не мог оторвать взгляда от развернувшейся картины. Каменистыми откосами уходили в небо отроги Хэнгэйского хребта. Внизу была тайга, темно-зеленая, мрачная. А на севере — снежные гольцы со скалистыми ребрами. В глубокой котловине виднелась одинокая юрта, поблизости паслись лошади.

Сухэ-Батор глядел на север. Половина пути пройдена. Еще три дня — и он увидит землю свободной России.

Река Иро впадает в правый приток Орхона. Реки преграждали путь. На ту сторону можно было переправиться или на пароме, или пустить коня вплавь в ледяную воду. Долина Иро была густо населена. Здесь занимались земледелием. Сухэ-Батор сперва намечал заехать в русскую деревню Карнаковку, но потом раздумал, заметив на дороге всадников. Это был китайский разъезд. И хотя стояла ночь, Сухэ-Батора заметили. Он погнал коня в заросли можжевельника. Позади грохнул выстрел. На полном скаку конь влетел в воду и, сразу же потеряв под ногами дно, поплыл. Сухэ-Батора обожгло холодом. Течение сносило вниз, туда, где бурлил Орхон. Вскоре конь выбрался на песок. Сухэ-Батор прислушался: погони не было. Да и кому из китайских солдат охота ночью лезть в холодную воду. Выстрелили, по-видимому, «для порядка». Одежда вымокла, но обсушиться было негде. В гутулах хлюпала вода.

На север, на север!.. Так и не удалось повстречаться с верным другом Пунцуком, отдохнуть денек в его гостеприимной юрте. Начинался самый ответственный участок пути, самый опасный. Давно съеден тарак, кончилось сушеное мясо, а заезжать в юрты теперь безрассудно.

Страдая от голода и холода, на седьмые сутки Сухэ-Батор выбрался к монгольско-русской границе. Он был измучен до крайности, едва держался в седле. Сизое утро застало его на вершине сопки. Отсюда открывался широкий обзор во все стороны. Не-расседланный конь стоял за огромной каменной глыбой. Сухэ-Батор лежал на вершине. Сердце колотилось от волнения.

Сквозь дымку проступали очертания высокого здания с золотым куполом. Русский храм — собор. В стороне еще две церкви. Двухэтажные каменные дома. Русская Кяхта и Троицкосавск… Город расположен в котловине. Кяхта — бывшая купеческая слобода Троицкосавска. А по эту сторону границы — монгольская Кяхта: Маймачен. В монгольской Кяхте солдаты Сюй Шу-чжена, а в версте — советская власть… Если подойти ближе, то можно будет увидеть красные флаги. Днем подходить нельзя, хотя до таинственной черты, разделяющей два мира, рукой подать.

Сухэ-Батор едва дождался темноты. Он решил перейти границу западнее Кяхты. Над дальней сопкой поднялась красная луна. Он был на самой границе. Остро пахло полынью. Конь двигался бесшумно, прижав уши. Внезапно он захрапел. Из-за бугра вынырнули два всадника. Один из них что-то закричал. Сухэ-Батор ударил коня ташюром. Путь на ту сторону был отрезан. Ночную тишину раскололи выстрелы. Конь взвился на дыбы. Откуда-то появились еще несколько всадников. Пуля сбила малахай с головы Сухэ-Батора. Он был совсем безоружен и не мог отбиваться от наседающих врагов. Спасение было в отступлении. Он гнал коня к речке Киран. Там в сосновом бору можно укрыться, запутать след.

В ту ночь ему удалось уйти от погони. Целый день отлеживался он в сосновом бору. А в это время весь маймаченский гарнизон был: поднят на ноги. Границу с красной Россией солдаты Сюй Шу-чжена охраняли бдительно. Засады, разъезды, заслоны встречались чуть ли не на каждом шагу. И этого не знал Сухэ-Батор. Об этом он мог лишь догадываться. Но в своем стремлении как можно скорее попасть в Россию он пренебрег смертельной опасностью. Россия казалась легко достижимой. Ему думалось, что встреча с разъездом — дело случайное. Он чего-то не учел, поторопился. И все же он ошибался. В то время легче было верблюду пролезть сквозь, игольное ушко, нежели монголу или русскому перебраться через границу. Вся пограничная полоса кишела солдатами. Останавливали каждого, тщательно обыскивали. Стреляли без предупреждения. Это был огневой заслон.