Адриано Челентано - Рай – это белый конь, который никогда не потеет (ЛП)

Переход

Я не смирился с идеей смерти, даже будучи истинно верующим, даже будучи уверенным, что попаду в Рай из-за своих близких отношений с Иисусом, даже если Ему и придется мне кое-что простить. Я не смирился с идеей смерти, потому что, чтобы перейти по ту сторону, в тот чудесный мир, в который я верю, нужно пройти через те ужасные врата, какими является этот переход. Все переходы безобразны. Не только смерть. Рождение, к примеру. Или переход к выздоровлению, когда человек выходит из больницы, где он болел, и врачи говорят ему: «Смотрите, чтобы с Вами теперь все было хорошо, теперь Вы должны только выздоравливать». Он возвращается домой, и дома случается переход. В каком смысле? В том, что у себя дома, без медсестер, которые его лечат, он чувствует себя одиноким, чувствует себя отчаявшимся, чувствует, как подступает тревога. Он думает: «Наверное, врачи недопоняли. Наверное, я умираю». Переход-смерть меня пугает, потому что я знаю, что это серьезный переход. Это последнее испытание, самое большое. Больше, чем испытание, это проход в другой мир. Его не избежишь. Поэтому я стараюсь его отсрочить. Как можно дальше.

Важность газа

По вечерам, прежде чем лечь спать, я иду на кухню и проверяю, закрыт ли газ. Проверяю два-три раза. Потом, уже выйдя из кухни, иногда мне доводится вернуться назад, потому что, пока я проверял газ, я думал о куче вещей. Я думаю: «Но проверил ли я газ? Да, проверил, я же только что из кухни. Ладно, но в случае сомнения лучше перепроверить». И тогда я возвращаюсь на кухню. Газ пугает меня. Когда я был более беден, чем сейчас, я, мама и папа спали в одной комнате. Эта комната была всем. В ней стояли три кровати, и там же был и газ. И вот, помню, однажды вечером я вернулся домой, и газ был открыт, мама забыла его выключить. Мама с папой спали, и я сразу же услышал этот запах газа. Я подошел к нему и закрыл. Разбудил маму с папой. У мамы немного болела голова, у папы тоже. Мы открыли окна. Я повернулся к маме и сказал: «Но ведь эта штука опасна!» И, говоря это им, я говорил это самому себе. Всю ночь я продолжал думать: «Что было бы, если бы я вернулся попозже?» И чем больше я об этом думал, тем больше понимал важность газа.

Так, теперь я оставляю дома окна приоткрытыми. И прежде, чем лечь спать, каждый вечер проверяю, в правильном ли положении газовый вентиль. Думаю: «Раз, два, три». Потом, неудовлетворенный, думаю: «Закрыт, закрыт, закрыт и еще раз закрыт. Ладно». И тогда я иду спать спокойно. Но иногда, как я уже говорил, возвращаюсь назад, потому что мало ли что!

Навязчивые идеи

Тревоги у меня нет. Но я немного в этом разбираюсь, потому что у меня было нервное истощение, длившееся три года. Тогда я очень боялся. Я только что женился. И, помимо прочего, как только выздоровел я, истощение началось у Клаудии. У нее это протекало тяжелее. Со мной все было легче, потому что мне больше, чем ей, удается рационализация. Я всеми силами хотел выйти из этого состояния. Это, однако, не была тревога. Это был постоянный страх, который мог перерастать и в тревогу. В общем, я чувствовал себя как расслабленный. Я боялся рассказать окружающим о своих навязчивостях, потому что думал: «Если я о них расскажу, о том, что чувствую, если я расскажу о своих страхах теперь, когда я их осознаю, я навяжу их другому, и он тоже заболеет». У меня даже был страх заразить других своим страхом.

Во время ночного бдения

Я сто раз спрашивал себя, почему у меня случилось нервное истощение. Это случилось потому, что я был скорее невежествен, чем независим. Все разразилось в один день. Я был в доме Клаудии, потому что умер ее отец. Я был рядом с ней, потому что ей было грустно, она плакала, и я пытался поддержать ее, вдохнуть в нее немного мужества. Это мне в достаточной мере удалось, потом, она была влюблена, я тоже, и поэтому, в общем, мое чувство было для нее мощной компенсацией. Ее умерший отец был там, на следующий день должны были быть похороны, и мы в соседней комнате всю ночь бодрствовали.

Стали говорить о жизни, о смерти. Рассказывали о том, как кто умер. Клаудиа говорит: «У моего деда была прекрасная смерть». «Почему, как он умер?» - спрашиваю я. «Да так, он кушал, уронил голову, и умер». «Черт побери! Конечно, это замечательно. Хорошо было бы умереть так. А чем он болел?» «Да нет, ничем он не болел. У него случился тромбоз». «Ладно, а этот тромбоз от чего бывает?» «А, ни от чего. Тромбоз может случиться у любого». «У любого?» - спросил я. «Ну да, потому что отделяется сгусток крови, и ему ничего не стоит попасть в мозг». И кто-то другой в комнате говорит: «С любым из нас, прямо сейчас это может случиться». Атмосфера и так была тяжелой, и вдруг я почувствовал волнение, почувствовал, как забилось сердце, и подумал: «Черт, не тромбоз ли это?» Пока я это думал, мысль раздувалась, и я разволновался еще больше. И я сказал: «Клаудиа, я боюсь, давай поищем доктора». «Зачем? Что случилось?» - спрашивает она. «Мне плохо», - отвечаю. «Да что такое, ты изменился в лице?!» Услышав это, я испугался еще больше. В общем, пришел врач и говорит: «Да нет, ничего страшного, он просто немного нервный. Это пустяки».

Я больше не думал о том случае. Однако я стал прислушиваться к себе, потому что я никогда не замечал, чтобы мое сердце билось постоянно с такой силой. Обычно оно так билось, когда я бегал. Однако после той ночи, внезапно, безо всякой причины, я стал чувствовать сердце: бум-бум, я чувствовал его в висках и начинал задыхаться. Как только я чувствовал, что сердце так стучит, я был готов сразу же предположить худшее. Я был внутри порочного круга, и от этого волновался еще больше. И начались эти страхи, которые к тому же я продолжал подпитывать, потому что ни о чем другом не мог думать. И так длилось три года.

Даже рождение моей первой дочери, Розиты, мне не помогло. Помогли мне только размышления. Я подумал: «Давай-ка посмотрим. Почему бьется мое сердце?» И многие мне отвечали: «Но сердце должно биться, горе, если оно не бьется». Я думал: «Они так говорят, но они не знают. Ладно, сердце бьется, но если оно бьется сильнее, почему это? Что со мной произошло?» В конце концов, я пришел к мысли: «Со мной случилось то же, что с ребенком, который делает первые шаги. Он делает первые шаги и верит, что может ходить. После он, однако, падает, ушибается, пугается и потом два месяца больше не ходит. Это испуг, испуг невежи, который не знает, что сердце бьется, что это правильно, что оно бьется». Если причиной моих страхов было невежество, я должен был что-то предпринять. Так я изучил все о сердце, печени, как функционируют железы, вены, качающие кровь в мускулы, значение мускулов, потому что если у человека есть мускулы, это как если бы у него было три сердца. В итоге я изучил гимнастику. И потом я сказал себе: «Теперь я должен научить свой ум не бояться, чтобы он понял, что я могу ходить». Потому что я дошел до того, что и ходить боялся. Я подумал: «Если я буду ходить с врачом, со мной не сможет ничего случиться. Даже если поначалу я буду пугаться. Я должен убедиться, что если в первый раз я сделаю сто метров, и со мной ничего не будет, то во второй раз я должен сделать сто десять метров, в третий сто пятьдесят и так далее». Потом, посередине болезни, мне захотелось обучиться верховой езде, и мне понравилось. Благодаря желанию и размышлениям я выздоровел за шесть месяцев.