Лучано Паваротти - Мой мир

Итак, я был готов к тому, что нашу «Богему» примут не слишком горячо. Поэтому совершенно неожиданной оказалась первая реакция зала: когда я блестяще пропел верхнюю ноту в арии Рудольфа в первом действии, зрители разразились аплодисментами. Ария еще не была допета, но они и не стали ждать ее окончания: зал аплодировал так, словно опера окончена. Но вступил оркестр, аплодисменты смолкли, и я закончил арию.

Во время исполнения оперы публика всякий раз взрывалась, как только я брал верхнюю ноту. Всегда приятно, когда зрители начинают хлопать даже в середине арии. Но особенно приятно это было здесь: ведь мы не знали, понравится ли пекинцам наша постановка.

У нас не принято аплодировать во время исполнения музыкальной пьесы. Но китайцы не знают о наших обычаях. Они реагировали самым естественным образом: услышали что-то, что им понравилось, значит, сразу нужно выразить одобрение. Как только они понимали, что мы продолжаем петь, то сразу прекращали хлопать. В результате действие не прекращалось. Для артиста нет ничего хуже, чем «вежливые» аплодисменты (конечно, шиканье хуже, но и «вежливые» аплодисменты не намного лучше). Не следует ли из этого, что хороши «невежливые» аплодисменты?

Теперь о наших двух Мими: первой была Изо д'Амика, второй — Каллен Эспериан. Обе пели чудесно. Мне понравился голос Каллен с самого первого раза, когда я услышал ее на конкурсе в Филадельфии, и помню, сказал Герберту: «Вы должны ее послушать. Голос — как у Тебальди». Герберт тогда молча согласился. В Пекине же, послушав ее в партии Мими, Герберт подписал с ней контракт. Моя бывшая секретарша и ученица Мадлен Рене была Мюзеттой, она тоже хорошо спела и сыграла свою роль. В этой поездке Мадлен познакомилась с итальянским журналистом, который прилетел с нами для освещения нашей поездки. Позже они поженились.

Когда спектакль подошел к концу, зрители просто посходили с ума. Мы же все вздохнули с огромным облегчением. Ведь было потрачено столько сил и средств, чтобы приехать сюда; мы были так взволнованы необычностью происходящего, что, если бы ответом была простая вежливость, мы бы испытали огромное разочарование.

Хорошо поставленная опера способна тронуть сердца. Но и зрители должны быть эмоциональны и чутки. Мы не имели представления об эмоциональности китайской публики. Оказалось, что она такая же отзывчивая, как в Милане, Париже или Нью-Йорке. Аплодисменты и крики одобрения на премьере сделали счастливыми труппу из трехсот итальянцев и американцев.

Через несколько дней состоялся мой сольный концерт. Зрители принимали меня так же тепло. Каждую верхнюю ноту они встречали овацией. Когда я пел на бис «О мое солнце», то поразился, как принимают эту неаполитанскую песню. Можно было подумать, что прозвучал китайский гимн. Потом я говорил, что они аплодировали этой неаполитанской песне, как неаполитанцы. А может быть, и горячей.

По-моему, теперь в Китае о нас знали все. Однажды утром в гостинице нам сообщили, что мы приглашены к Генеральному секретарю Коммунистической партии Китая господину Ху Яобаню. Наши китайские друзья особо подчеркнули, что это большая и редкая честь, которая оказывается даже не всем сановным особам, посещающим страну (после моей мальчишеской велосипедной поездки я и вовсе был удивлен, что меня считают сановной особой).

Нас привезли на «мерседесе». Повсюду было много журналистов и телеоператоров. Господин Ху оказался невысоким человеком, приятным и мягким в обращении. Как многие официальные лица в Китае, он не выпускал изо рта сигареты. Обед был торжественный, присутствовало много официальных лиц. Мы с супругой чувствовали себя польщенными оказанной честью и получили большое удовольствие от этого приема. Когда-то в Модене, когда мы были молоды, влюблены и слишком бедны, чтобы купить автомобиль, то не могли и мечтать, что когда-нибудь будем сидеть в китайском дворце и нас будут принимать первые лица страны. Для нас это был волнующий момент.

Во время обеда господин Ху сообщил через переводчика, что приглашает меня спеть в зале Всекитайского собрания народных представителей. Мне объяснили, какая это большая честь.

Этот зал — самый большой в Китае, он вмещает 10 000 человек. Здесь собираются руководители компартии и члены правительства, чтобы обсудить государственные дела. В зале у каждого места — столик с микрофоном. Для китайцев этот зал — одна из самых важных достопримечательностей страны.

Мне сказали, что я первый иностранный певец, который будет в нем выступать. И когда увидел, как господин Ву и госпожа Хуа удивлены и польщены, что их правительство оказало мне такую честь, понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Но у этого события была и оборотная сторона: мы не ожидали ничего подобного, а в распоряжении у нас оставалось только несколько дней, чтобы вместо запланированного ранее обычного сольного концерта спеть один из самых больших концертов (в закрытом помещении), которые мне когда-либо приходилось давать за всю мою артистическую карьеру.

К многим проблемам прибавилась еще одна: наша акустическая система наконец прошла таможню, но времени установить ее уже не хватало. Как правило, когда я даю большой концерт, требуются сутки, чтобы смонтировать акустическое оборудование. У нас же было всего шесть часов для установки его в огромном зале, не рассчитанном на музыкальные представления. К тому же китайские техники налаживали освещение и сказали, что наши акустики не должны заходить на сцену, пока они не закончат свою работу. Вот именно в таких ситуациях и возникали трения между нами и китайцами. И чтобы все уладить, требовалась большая дипломатичность с обеих сторон. Большой проблемой и для нас, и для китайцев стали билеты: их нужно было напечатать и распространить за несколько часов.

Так или иначе, но всё все успели. Вечером я вышел из артистической во фраке, в белом жилете и галстуке. Прошел мимо техников и рабочих сцены, мимо госпожи Хуа, нашего руководителя от министерства культуры. Остановился, поцеловал ее на счастье в щеку и вышел на сцену: в зале передо мной сидело 10 000 китайцев.

Оркестр аккомпанировал прекрасно. Публика на концерте была просто потрясающая: при каждой высокой ноте начинали хлопать, а в конце просто неистовствовали от восторга. Этот концерт стал одним из самых ярких впечатлений моей жизни, замечательным завершением наших необыкновенных двух недель, проведенных в Китае. В тот же вечер мы вылетели в Европу.

В Пекине меня всегда глубоко трогал прием китайских зрителей. Полагаю, что до этого я нигде не встречал ничего подобного. Они так добры, открыты и великодушны, в них нет ни зависти, ни национализма. Их отклик шел из самого сердца, их души раскрывались нам навстречу. Конечно, звуки нашей музыки, безусловно, непривычны для слуха китайцев, но они воспринимали ее очень чутко. И это было не просто проявление интереса к другой культуре. Ничего подобного прежде я не испытывал, и меня это очень трогало.