Микаил Рафили - Ахундов

Уже виднелись Имеретинские горы. Глубокие ущелья, небольшие реки, древние замки лежали на пути Ахундова. Сурамский перевал остался позади. Над Кутаисом стояли черные тучи. Шел проливной дождь.

Живописные картины природы сменяли одна другую. Ахундову вспомнился далекий 1837 год, когда он впервые путешествовал по Грузии. И вот он вновь едет по этому замечательному краю. Здесь как-будто бы ничего не изменилось, все было по-прежнему, но он смотрел вокруг иными глазами, иные мысли роились в голове. Спокойно взирал он тогда на эту величественную природу, наслаждался горным воздухом, душа его пела. А теперь тревожные Мысли неслись в далекий Стамбул. Что принесет ему это путешествие? Сбудутся ли его мечты? Найдет ли он в Турции людей, которые поймут великую пользу начатого им дела? Эти беспокойные вопросы оставались без ответа.

Большой почтовый тракт вел к Поти: Ахундов ехал всю ночь. Он спешил на пароход, который повезет его в Батум. Приехал вовремя. Через несколько часов пароход должен был отплыть. Дул северо-западный ветер. Оформив документы, с небольшим дорожным грузом Ахундов поднялся на палубу.

Через два часа показался Батум. Виднелись живописные холмы, окружавшие маленькую батумскую бухту. Было очень жарко. В Батуме Ахундова ждало разочарование. Иностранный пароход должен был прибыть только через две недели, Ахундов остановился у гостеприимного и приветливого лазистанского каиммакама [54] Османа Шевги-эфенди. Его дом был расположен у источника. В благодарность за радушный прием гость посвятил каиммакаму небольшое стихотворение. Каиммакам, большой любитель поэзии, немедленно позвал лучшего мастера в городе и предложил ему высечь на камне, рядом с источником, стихотворение своего азербайджанского гостя.

Наконец прибыл иностранный пароход. Простившись с кавказскими берегами, Ахундов начал свое заграничное путешествие.

Путь через Черное море был утомителен и долог. Пароход шел близко к малоазиатскому берегу, заходил в небольшие турецкие порты. День за днем тянулся длинный пояс гор, одетых хвойными лесами, четко выделяющихся на фоне светлого неба. Уже давно остался позади Трапезунд со своей гаванью, Самсун с маленькими белыми домиками, покрытыми красными черепичными крышами.

Синоп, Зонгулдак… Лесистые горы, свинцовое море… Пароход приближался к Босфору, отделяющему северо-западную Анатолию от Фракийского полуострова. И вдруг совсем недалеко перед взорами путешественника открылись округлые скалы, обрамляющие вход в Босфорский пролив. У пролива виднелись маяки — старинные крепости.

Кончились холодные ветры, печальное море. Пароход вошел в смеющийся, блестящий и прекрасный Босфор. Вокруг стояли скалы, на склонах которых росли высокие стройные кипарисы и гигантские платаны; Над узкой частью пролива красовалась крепость Румелихисар. Тянулись убогие, полуразрушенные селения. Дельфины, выскакивая из синих волн и сверкая мокрыми спинами, весело провожали медленно идущий к Стамбулу пароход.

У мыса Сарай открылся глубокий вырез Золотого Рога. Пароход величаво вошел в шумную, заполненную пароходами и многочисленными каиками стамбульскую гавань.

Стамбул сиял во всем своем роскошном великолепии, утопая в зелени. Над старинными крепостными стенами возвышались башни, тройные огромные зубцы которых поросли изумрудной травой. Вся прибрежная часть города смотрелась в синее море и тонула в лазури чистого и прозрачного неба. У древнего стамбульского дворца кончался Золотой Рог. Если подняться на холм, можно увидеть и зеркальную гладь Мраморного моря, и гору Олимп, и долины на азиатском берегу, и незабываемый Босфор, извивающийся между садами и пышными строениями.

Стоя на палубе, Ахундов любовался Стамбулом, Что ждет его в этом древнем и красивом городе? Сумеет ли он убедить невежественных турецких сановников, надменных и молчаливых турецких улемов в чалмах?

Хмуро оглядываясь вокруг, стараясь отогнать печальные, думы, он ступил на турецкую землю. Где-то недалеко раздался голос муэдзина, призывающего правоверных к полуденной молитве. Ахундов вздрогнул. Этот голос напомнил ему, что здесь живет и правит халиф правоверных, опора реакции, мракобесия, деспотизма.

Один против огромного фанатичного и отсталого мира! Но он чувствовал себя сильнее всех визирей, сановников, эфенди и дервишей, ибо знал, что рано или поздно его идеи восторжествуют.

Ахундов вошел в кровавый и жестокий город, город дворцовых переворотов, коварных интриг, роскоши и страшной нищеты народа.

Перекинутый через Золотой Рог широкий мост соединял две враждебные части турецкой столицы — старый, полунищий, мрачный Стамбул и роскошные Перу и Галату. Высоко к небу устремились стройные минареты, мрачно красовались огромные купола бесчисленных мечетей, громадная Ая-София. Это была цитадель мусульманской религии. Когда ночью Стамбул погружался в дремоту, Галата и Пера сверкали своими великолепными отелями, ярко освещенными зеркальными витринами, шумными ресторанами, полными праздных веселящихся людей, мраморными дворцами пашей. Здесь горе и страдание народных масс заглушались шумом кафешантанов, голодная и нагая Турция прикрывала свое истощенное тело бархатом и шелком английских и французских капиталистов.

Ахундов был ошеломлен. Он никогда не видел столь резких контрастов, столь убогой и жалкой картины человеческой жизни. Это было страшно. Но не возвращаться же назад? Ахундов решил, невзирая ни на что, вызвать этот миллионный город на единоборство. Кто поднял меч против мрака, не может сложить его, пока не рассечет пополам мрачное небо. Он принес в этот город луч света. Его голос должен разбудить спящий в оковах несчастный народ.

23

Ахундов был принят в Стамбуле с почетом, но под пышными фразами скрывалась ненависть. Правительство Турции было встревожено полемикой, поднятой в турецкой печати вокруг проекта нового алфавита. Приезд Ахундова и его предложение возбудили очень много споров вокруг вопроса о дальнейшем развитии турецкой письменности и культуры. Под влиянием идей Ахундова прогрессивная интеллигенция выступила в печати со статьями, которые категорически требовали проведения соответствующих реформ, очищения турецкого языка от чрезмерного наплыва арабизмов и фарсизмов. Горячо защищал реформу письменности поэт Намык Кемаль. Все это пугало реакционеров, со звериной ненавистью напавших на Ахундова и его турецких последователей. Они не остановились перед тем, чтобы оклеветать Ахундова, объявив его врагом мусульманских народов. Гнусной травле писателя немало способствовал и иранский консул в Стамбуле, не только подстрекавший реакционную печать, но и прибегавший к тайным доносам с целью опорочить и провалить проект нового алфавита.