Илья Дубинский - Примаков

Ночью латыши сделали свое. Мы и рванули. За трое суток всякое было. Отбили мы охоту у беляков. Не то что лезть на Красную площадь, а даже думать про нее. Деникин откатился к Льгову. Уже не он гнал Красную Армию, а Красная Армия гнала его… Через это самое надеялся я – заявление Кулика пустят под сукно. Не тут-то было! Борец за правду потребовал суда. И меня разбирали. Сразу же после рейда. Добре – пришли на разбирательство наши начальники. Военком дивизии Петровский и начдив Примаков. Пожурили меня крепко. Из партии, нет, не выкинули. А могли… Куликов требовал. Все шумел: „Пусть люди знают, что это новая армия, не старая! Армия рабочих и крестьян, не буржуев и помещиков…“

В рейде все путиловцы и москвичи показали себя здорово. Все они умели до боя хорошо поработать ленинским словом, а в бою – острым казачьим клинком. Как того требовал Примак. А вскорости, в Льговском рейде, Куликов стал политкомом сотни. Скакнул. Нашего старого комиссара, черниговского, ранило. Это когда мы крошили на капусту под Льговом офицерню Марковского полка… Кудря же отпросился в другую сотню. Подальше от зла… Он не боялся ни петлюровцев, ни немцев, ни деникинцев. А вот страшился отплаты. Мести за соль. И зря, понимаю, опасался. Одно дело, считаю, постоять за общее Дело, другое – за свою шкуру. Куликов своей шкуры не щадил. Вот и все, что мне известно. И еще – здорово пошли в ход путиловские. Вскоре стал комиссаром полка и тот, с панской хворобой. Товарищ Кулик, значит. Желаю здоровья. Слава червонному казачеству!»

А что было после, видно из письма проживающего ныне в Ялте Петра Скугорова, бывшего заместителя комиссара 1-го полка червонных казаков:

«Ялта, 20 июля 1967 года. Добрый день! В отношении комиссара 1-го полка не знаю даже чего писать. Все, по-моему, Вам известно. Скажу лишь, что полюбили его наши казаки. Шли за ним в огонь и в воду. И когда рубили белочеченскую дивизию под Мерефой, и когда бились на Перекопе, и в рейдах на Проскуров и на Стрый. А та „панская“ хвороба не покидала его до последних дней. Лечился он от нее одним средством. Потом уже сами казаки таскали ему соль торбами. Что он был в очках, то чепуха. Ни пули, ни шашки не страшился, а вот коня… А потом и к коню привык. Оказачился. Он наших хлопцев обольшевичил, они его оказачили. По взаимности. Мало того – наши ребята перекрестили его на Кулика. Так он и вошел в документы. Вот у меня сохранилась старая книга еще с 1923 года, со дня ее рождения. Выпускал ее комсомол Украины. Уцелела, несмотря ни на что… Так вот в книге „Червонное казачество“ сказано: „В атаке убит военком 1-го полка товарищ КУЛИК. Суровый к себе и к другим, с суровой, закаленной жизнью душой. Его прощальный жест в сторону Махно решил судьбу махновщины. Ураганом пошел в атаку против банды 1-й червонноказачий полк, и тысячная банда была разгромлена“. Как известно, много потрудился над той книгой Виталий Примаков. Те хватающие за сердце строчки о Кулике написал он. В статье, что зовется „Смертью героев“.

Как раз в те дни на Полтавщине, в селе Решетиловка, махновцы окружили товарища Фрунзе и Ивана Кутякова – чапаевца. Их жизнь висела на волоске. Спасли их большевистская выдержка и многолетняя тюремная закалка. И наш комиссар-путиловец был из железа. И он мог спастись. Но… как говорили у нас про комиссаров – первый с клинком, последний с ложкой…

Описывать всего боя с черной гвардией батьки Махно не стану. Помню, по просьбе Примакова о нем рассказал червонным казакам под Каменцем Петр Григорьев. Это было во время смотра товарища Фрунзе осенью 1921 года. А я знаю вот это. Под Беседовкой Владимир Примаков, брат комкора, навалился на фланг черного атамана Щуся. Тому бешеному Мирону Кудре обязательно хотелось пополнить свою коллекцию трофейных головных уборов еще одним экспонатом – бескозыркой, – матросский головной убор очень уж любили махновцы. И он сшиб все же с махновца этот новый трофей, но выскочившие из балки всадники больше интересовались головами червонцев, нежели их головными уборами. Они перехватили отделкома. Кто-то крикнул: „Рубят Кудрю!“ Наш комиссар рванул туда. Вместе с ординарцами штаба врезался в гущу, кое-кого зарубил, а самого подвели очки… Уже наш левый фланг на спинах врага влетел в Беневку, когда прискакали ко мне с приказом – быть мне временно комиссаром полка… Чего я Вам добавлю про те дела? Хоронили всегда наших героев без слез. А тут плакал весь полк. И больше всех с посеченной головой казак Кудря… Слава червонному козацтву! Привет».

В пожелтевших папках Центрального архива Красной Армии хранится вот этот документ:

1. Почти все истребительные отряды, выделенные для ликвидации Махно, действовали нерешительно… Исключение в этом отношении составил отряд т. Григорьева, неотступно преследовавший банду… Приказываю всех отличившихся вместе с командиром отряда Григорьева представить к боевым наградам.

…3. Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях и командах и ввести в действие по телеграфу.

Командвойск Украины и Крыма Ф р у н з е.

Память человеческая может дать уклонение в ту или иную сторону, чего уже не может случиться с документом. Вот мы и привели в свидетели бесстрастную и объективную документацию тех давних лет. В одной говорится о гражданском и боевом долге, выполненном целой войсковой единицей, в другой – о мужестве и величии души бойца-путиловца. О нем сказано в статье Примакова: «Его прощальный жест в сторону Махно решил судьбу махновщины». Тут почти нет гиперболы. Ибо после той ожесточенной битвы, в которой участвовали с обеих сторон потомки славных запорожцев, взяли верх те, которые шли под красным знаменем великого Ленина.

После Беневки и Грилевки Махно уже не мог оправиться. Разгромленный червонными казаками, он с остатком своих головорезов умчался к Днепру и дальше через Днестр в Румынию.

А как же решилась в те дни и какой ценой судьба махновской армии, державшейся на поверхности Украины более трех лет? Не раз битые Красной Армией полки черного батьки отличались завидной способностью выходить из самых сложных затруднений. Так было во время их схваток с австро-германцами, с деникинцами и с нашими войсками.

Приведем рассказ командира Истребительного отряда Петра Григорьева, награжденного за ту операцию вместе со многими бойцами боевым орденом Красного Знамени. Рассказ относится к событиям 1921 года.

– Гонялись за батьком, дрались, воевали, били его, бил и он нас, чего скрывать… А все же мы пристукнули банду. И это сделали наши хлопцы – первый полк. Недешево обошлось это. Потеряли комиссара Кулика – хороший был товарищ. Погиб он с честью, в сабельной схватке. И других потеряли. В один день одних командиров одиннадцать человек. Зарубили гады Павлушку – моего кровного брата. Да, самые страшные бои были тридцатого июня. Махно хотел передохнуть: гнали мы его днем и ночью. Он выставил пулеметы, понастроил баррикад. Наша пехота нажала крепко. Часть банды кинулась на Беневку. Оттуда вылетел с конным дивизионом Иван Никулин, заставил их принять бой. Сам машинист молотилки с Черниговщины, Иван здорово тогда отмолотил черную гвардию батьки. Другая группа махновцев бросилась на фланг Никулина. Хорошо, что вовремя подоспел Владимир Примаков с двумя конными сотнями. Но тут появился сам Махно. Знаменитые его боевые тачанки. Под прикрытием пулеметов анархисты двинулись в атаку. Выручил товарищ Петкевич – ударил картечью. Махно снова атаковал. Тут его конница сшиблась со всей нашей кавалерией. Банда не выдержала. И вдруг убегавшие махновцы повернули. Самые отчаянные сделали еще одну попытку. Понимали – это для них последний из последних боев, что больше уж не гулять их бандитским шайкам по Украине. Они бросились в яростную атаку, но и наши хлопцы шибко распалились. Не пощадили никого. Особо за Кулика… Убежал лишь Махно с приближенными. Пулеметы, обоз достались нам. Взяли знамя… Ходил тогда с нами замкомвойск Эйдеман. Ему и передали эту черную «святыню» махновцев…