Чеслав Милош - Азбука

К

То, что кажется самым подлинным, стихийным, самородным, обычно оказывается подражанием каким-нибудь продуктам культуры. Народные костюмы, шьющиеся по образцу гусарских ментиков, живопись на стекле, имитирующая церковное барокко, баллады — вроде бы народные, но заимствованные из литературы, как песня, которую пели во времена моего детства в Кейданском повете, о кладбищенском призраке, увозящем ночью на коне свою возлюбленную:

Платье по ветру струится.Страшно ли тебе, девица?[254]

То же самое бывает с местами, которые порой всего лишь географические точки, но иногда их ассоциируют с какими-нибудь плодами литературного воображения. Возможно, Big Foot, нечто вроде йети, обезьяночеловек с огромными ступнями, чьи следы якобы видели в Калифорнии на горе Шаста и в гряде Тринити, родился из баек золотоискателей, однако я подозреваю в этой легенде корысть журналистов из окрестных городков, которым нечего предложить туристам, кроме острых ощущений от близости дикого человека.

Каждый год в мае в Калаверасе проходят соревнования по лягушачьим прыжкам. Никто не узнал бы о графстве Калаверас, если бы Марк Твен не прославил его рассказом «The Celebrated Jumping Frog of Calaveras County», то есть «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса». Это происходит на поляне неподалеку от городка Энджелс-Кэмп к юго-востоку от Сакраменто, у подножия хребта Сьерра-Невада. Во времена Марка Твена там были только поселки золотоискателей, и какую-то услышанную в них историю он переделал в рассказ. А теперь здесь что-то вроде местного праздника, не слишком широко известного, хотя газеты и сообщают, если чья-нибудь лягушка побила рекорд. Запаркованные машины и немало авиеток — ведь хозяева лягушек (в основном мальчишки школьного возраста) и зрители приезжают даже из соседних штатов: Орегона, Аризоны. Как заставить лягушку прыгнуть? Нужно испугать ее, топнув ногой. Я и не знал, что лягушки на такое способны. Хорошо натренированная особь может прыгнуть на девятнадцать футов, это около шести метров. Когда соревнуются лучшие, счет идет уже на дюймы. Мы привезли на эти соревнования Викту Винницкую[255], единокровную сестру Юзефа Виттлина, — значит, это было в середине семидесятых. Она от души веселилась. Потом путешествия на нашем «вольво» прекратились из-за болезней моих домашних. А раньше мы ездили по северной Калифорнии и еще севернее — в Орегон, Вашингтон, Канаду — разбивали лагеря в канадских Скалистых горах.

Литература и места. Некоторые варшавяне так живо воспринимали «Куклу» Болеслава Пруса, что в межвоенные годы на одном из домов на Краковском Предместье[256] повесили табличку с надписью: «Здесь жил герой „Куклы“ Станислав Вокульский».

Маленький городок в долине Напа, где растут калифорнийские виноградники, в часе с лишним езды на машине от Беркли. Там есть горячие источники, в чье целебное действие по-настоящему верили только европейцы. Поэтому главной надеждой городка были гости из русской и немецкой колоний в Сан-Франциско и окрестностях. Артур и Роза Мандель жили в немецкой колонии — именно им мы обязаны открытием Калистоги и частыми приездами туда. Совсем как на европейских курортах там есть «купальни», где можно круглый год плавать в бассейне с теплой ключевой водой. Тихий городок, где любят селиться пенсионеры. В долине хороший климат, поскольку с трех сторон ее защищают если не горы, то, по крайней мере, высокие холмы. Самые известные марки калифорнийских вин как раз из долины Напа.

Камю, Альбер. Я видел, как его травили в Париже, когда он опубликовал книгу «L’homme révolté», то есть «Бунтующий человек». Он писал как человек свободный, но оказалось, что делать этого нельзя, потому что единственно правильной была «антиимпериалистическая», то есть антиамериканская и просоветская линия. Как раз на 1951 год, когда я порвал с Варшавой, пришлась отвратительная кампания в сартровских «Новых временах», где главными обвинителями были Сартр и Франсис Жансон[257], а вскоре к ним присоединилась Симона де Бовуар. Именно тогда Сартр написал о Камю: «Если тебе не нравятся ни коммунизм, ни капитализм, то тебе одна дорога — на Галапагосские острова».

Камю питал ко мне дружеские чувства, и наличие такого союзника в «Галлимаре», где он работал, было для меня очень важно. Ему понравилась машинопись переведенной Жанной Эрш «Долины Иссы». По его словам, мой роман напомнил ему прозу Толстого о детстве.

Мои отношения с фирмой «Галлимар» складывались плохо. Благодаря присуждению мне Prix Littéraire Européen они издали «Захват власти», а сразу после этого — «Порабощенный разум», которого, впрочем, не было ни в одном книжном магазине, и есть основания подозревать, что персонал, ответственный за распространение книг, бойкотировал его по политическим соображениям. По совету Камю они издали «Долину Иссы», но, по данным их бухгалтерии, продажи были мизерными — притом что кто-то привез мне из Африки экземпляр четвертого издания. После смерти Камю у меня больше не было там заступника. Согласно договору я предоставил им машинопись «Родной Европы» в переводе Седира, но Дионис Масколо, коммунист, заведовавший отделом иностранной литературы, отдал текст на оценку Ежи Лисовскому[258], члену партии, находившемуся тогда в Париже, в надежде, что тот зарежет книгу. Прямо как в девятнадцатом веке: за характеристикой на эмигрантов — в царское посольство. Лисовский написал доброжелательную рецензию. Книгу издали. Потом я уже предпочитал не иметь дела с «Галлимаром».

Помню один разговор с Камю. Он спросил, как я считаю: стоит ли ему, атеисту, посылать своих детей к первому причастию. Дело было вскоре после моей поездки в Базель к Карлу Ясперсу, которому я задал вопрос о католическом воспитании детей. Тот ответил, что как протестант относится к католичеству неприязненно, но детей нужно воспитывать в своей вере, чтобы познакомить их с библейской традицией, а потом они сами выберут. Приблизительно в том же духе я ответил и на вопрос Камю.

Если ты будешь искать это место             спустя несколько поколений,Быть может, от посаженного мной леса                  пара деревьев еще сохранится.

Деревья не очень-то сохранились: земля на самом берегу океана слишком дорога, чтобы наследники не поддались искушению продать участки под строительство, но башня, которую он возвел своими руками, стоит, как и дом, названный им Tor House[259]. В нем даже размещается штаб-квартира Tor House Foundation.