Евгений Тарле - Талейран

Но слова, сказанные Тьеру, несомненно, выражали искренно философию князя Талейрана. И он, с самого начала своей карьеры поставивший ставку на буржуазию и против того класса, к которому по рождению, по воспитанию, по вкусам, по связям, по манерам сам принадлежал, всегда выигрывал, потому что в этот исторический период буржуазия всегда побеждала и ничто ей не могло противиться, — и всегда он был нужен, потому что и у буржуазии не было в распоряжении много таких голов, как сидевшая на плечах князя Талейрана. А что его при этом будут ругать, — это он знал наперед и знал, что сколько бы ни ругали, а без него не обойдутся. Знал (и предсказал) политическое могущество Тьера, в те времена молодого либерального министра, но уже имевшего за собою при всем своем либерализме зверское усмирение восстания республиканцев в 1834 году. Талейран знал, что буржуазия еще очень долго будет прочно «сидеть в седле», в том седле, в котором он сам ей помогал усаживаться, и еще очень долго будет в состоянии роскошно награждать своих слуг. А Тьер уже резней на улице Транснонэн во время усмирении восстания в 1834 году явно обещал в будущем, в случае надобности, превратить весь Париж как бы в одну сплошную улицу Транснонэн (что в самом деле и исполнил при подавлении Коммуны в мае 1871 года). Следовательно, Тьеру могло предстоять блестящее будущее, не хуже талейрановского прошлого: хозяином и для престарелого аристократа и для молодого выходца из мелкой марсельской буржуазии являлся один и тот же общественный класс. Талейран служил этому буржуазному классу в его борьбе против дворянства. Тьер служил этому же классу в его борьбе против пролетариата. И Талейран, преуспевший карьерист, приветствовал в лице Тьера карьериста, которому суждено преуспеть, потому что Тьер тоже поставил жизненную свою ставку на «хорошую лошадь».

Но если говорить о сравнении этих двух так несхожих во многом людей, то нужно признать, что для Тьера дело буржуазии было делом не только карьерным, но, так сказать, кровным, классовое чувство было сильнее в нем, потому что он был сам буржуа с ног до головы. А Талейран только со стороны нанялся, так сказать, к буржуазии, был как бы кондотьером, отдавшим за плату свои силы тому классу, который, по его предвидению, должен был скорее победить и щедрее заплатить; сам же он с ног до головы, по привычкам, вкусам, мироощущению, оставался всегда, до могилы, старорежимным вельможей и, как в шекспировском короле Лире «каждый вершок был король», так в князе Талейране каждый вершок был аристократ.

Для Тьера, как и для Лафитта, как и для Гизо и для всего их поколения, буржуазия была венцом мироздания и цветом человечества, а буржуазная Июльская революция была окончательной и восхитительной, идеальной развязкой, точкой, которую всеблагое провидение поставило в книге судеб. Для Талейрана же буржуазия была только тем классом, для которого как раз в тот момент, когда вот он, Талейран, живет и действует, условия оказались очень благоприятны, почему и следует именно работать и итти с этим классом, а не против него. А революция 1830 года, с точки зрения политической философии старого дипломата, была лишь одним из эпизодов французской истории, за которым в свое время последуют другие эпизоды, очень может быть совсем противоположного характера по своим результатам. Но об этих далеких будущих событиях Талейран не любил рассуждать. Да он и не забывал, что ему перевалило за восемьдесят и что уж во всяком случае для него-то лично Июльская революция, конечно, будет последней, которую ему суждено было увидеть.

Весной 1838 года болезненное состояние восьмидесятичетырехлетнего старима резко ухудшилось. Он пред самой смертью, по настоянию своей племянницы, примирился с католической церковью и получил «отпущение грехов», чем, в глазах верующих, должен был спасти свою многогрешную душу от совсем уже готовых ухватить ее когтей дьявола. «Князь Талейран всю свою жизнь обманывал бога, а пред самой смертью вдруг обманул сатану» — таково было чье-то широко распространившееся в те дни суждение об этом неожиданном, курьезном «примирении» абсолютно ни во что не веровавшего старого вольтерьянца и насмешливого циника, отлученного некогда от церкви бывшего епископа отенского с римским папой и с католической религией.

17 мая 1838 года король Луи-Филипп со своей сестрой прибыл проститься с умирающим, который поражал всех совершеннейшим своим спокойствием и успел даже отпустить Луи-Филиппу коснеющим языком какой-то изящный царедворческий комплимент.

Спустя несколько часов после королевского визита князь Талейран скончался.

ПРИЛОЖЕНИЯ

ВЫСКАЗЫВАНИЯ КЛАССИКОВ МАРКСИЗМА-ЛЕНИНИЗМА О ТАЛЕЙРАНЕ И БУРЖУАЗНОЙ ДИПЛОМАТИИ ВООБЩЕ[4]

Маркс — Энгельс (Маркс — Энгельс, Соч., т. VIII, стр. 447; т. X, стр. 93, 724; т. XI, ч. 2, стр. 583, 589). Маркс (Маркс—Энгельс, Соч., т. I, стр. 531). Энгельс (Маркс — Энгельс, Соч., т. V, стр. 250; т. XII, ч. 1, стр. 240; т. XVI, ч. 2, стр. 21).

Маркс — Энгельс (Маркс—Энгельс, Соч., т. VII, стр. 316; т. IX, стр. 372 («объединенная премудрость» европейской легитимности на Венском конгрессе); т. IX, стр. 501, 506, 510, 511, 536, 537, 538,539 (Венский договор и политика Пальмерстона по отношению к России); стр. 572 (что санкционировал Венский конгресс); стр. 706 (Россия обманывает Англию на Венском конгрессе)).

Маркс (Маркс—Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 54; письмо к Энгельсу от 26/Х—1854, т. XXII, стр. 65; письмо к Энгельсу от 22/IV— 1855, т. XXII, стр. 401; письмо к Энгельсу от 26/VI—1867, т. XXIII, стр. 424).

Энгельс («Положение Германии»—Маркс—Энгельс, Соч., т. V, стр. 13, 15; т. XI, ч. 2, стр. 45–46; т. XVI, ч. 1, стр. 206 (Венский конгресс и Германия); «Какое дело рабочему классу до Польши?» — т. XIII, ч. 1, стр. 154; «Роль насилия в истории» — т. XVI, ч. 1, стр. 452, 453, 457; «Внешняя политика русского царизма»—т. XVI, ч. 2, стр. 21).

Упоминания о Венском конгрессе

Маркс — Энгельс (Маркс—Энгельс, Соч., т. IX, стр. 495). Маркс (Маркс—Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 72, 73; т. XI, ч. 2, стр. 227; т. XII, ч. 1, стр. 356, 368, 446; т. XIII, ч. 1, стр. 191; т. XXII, стр. 96, 400; т. XXIV, стр. 371, 380).

Маркс — Энгельс (Маркс—Энгельс, т. IV, стр. 295 («„Истинная свобода“ реакционных дипломатов»); «Русская нота» — т. VI, стр. 251–257 («вместо войск русская дипломатия прислала пока что ноту в форме циркуляра ко всем русским посольствам в Германии»); «Бунзен» — т. VI, стр. 261–263 («Рыцарь Бунзен является прусским послом в Англии. Рыцарь Бунзен это — срамная птица Германии»); «Англо-французское посредничество в Италии» — т. VI, стр. 479–480 («Череп дипломатии скалит свои зубы после каждой революции»); «Новый священный союз»—т. VII, стр. 97–98 (союз господ «божьей и кнута милостью»); «О внешней политике французской республики» — т. VII, стр. 316–317 (речь «маленького ловкого человечка Тьера»); «Третий в союзе» (господин фон-Гогенцоллерн); «Царь и его князьки» — т. VII, стр. 352 (опасность «раздела Франции»); «Подвиги Гогенцоллернов» — т. VII, стр. 387–390 («всякий знает…» — «таковы планы наших высоких правителей»); «Политическое положение швейцарской республики» — т. IX, стр.301–307 (проблема нейтральных стран); лорд Пальмерстон как дипломат — т. IX, стр. 490, 495, 498–499, 500–511, 527–532, 548, ср. письмо Маркса Лассалю от 22/11—1858 — т. XXV, стр. 222; «Документы о разделе Турции» — т. IX, стр. 683–693; «К истории союза с Францией» — т. Х, стр. 332–334; «традиционная английская политика» — т. X, стр. 582 585).