Прошедшее время несовершенного вида… и не только - Гриша Брускин
Марик явно не пришел в восторг от вопроса.
Я сказал:
– Я-еврей-и-ты-еврей-на-свете-есть-такая-страна-израиль-и-мы должны-приложить-все-усилия-чтобы-туда-когда-нибудь-уехать-и-там жить-и-мы-должны-рассказать-об-этом-всем-евреям-вокруг.
Марик посмотрел на меня в недоумении, поправил на носу круглые очечки и убежал играть в футбол.
На этом моя сионистская деятельность кончилась раз и навсегда.
Примечание № 1
Я хотел эту историю описать в книге «Прошедшее время несовершенного вида».
Потом подумал: не стоит.
Что же удержало меня?
Наверное, боязнь, что если это сделаю, то дам повод кому-нибудь сказать: «Ну, Брускин! С детства принадлежал к международному сионистскому заговору!»
Что-то в этом роде…
Примечание № 2
Я знаю евреев моего возраста в России, которые говорят, что никогда не испытывали антисемитизма.
Наверное, они проиграли всю жизнь в футбол на той опушке.
Енти
Дарья Ивановна, домработница из детства, перебралась из села в «Моськву».
Про себя говорила: «Мы люди ковырястые».
И: «Время не дремя».
Рано ложилась «сплять».
Ходила «куплять» продукты.
Уважала «духовитую» колбасу.
Убирала в «комнатях».
Умиляясь, восклицала: «Андел Господень!»
Восхищаясь: «Кака прелесь!»
Обижаясь: «Насрать на тебя сто куч!»
Но при этом стеснялась произнести слово «яйца».
И подавала завтрак, бормоча:
– Вот я вам тут… енти сварила.
Уть
Лет в семь-восемь я мечтал поймать шпиона. Чтобы лучше узнать и вовремя распознать врага, записался в детскую библиотеку.
«Cначала прочти книгу замечательного русского писателя Виталия Бианки, а потом уже про шпионов», – посоветовала библиотечная тетенька и протянула засаленную книжицу.
Дома я раскрыл книгу. Лягушки, головастики, стрекозы, крысы, змеи и прочие представители увлекательного болотного мира тотчас заверещали и затренькали: уть-уть-уть! Ваак! Ваак! Бульк-бульк-бульк! Тур-лур-лурр! Кышш! Ффф! Фффы! Ффыф! Дзенн!.. Плюх! плюх! Шлёп, шлёп, шлёп! Ко-ко! Ко-ко-ко! Ккок! Чирр-вик-вик! Вир-вир-ри!
Через неделю я вернул Бианки и попросил что-нибудь про шпионов.
«Расскажи прочитанное», – потребовала тетенька.
Я начал:
«Уть-уть-уть! Зинь-зинь-тю!..»
«Ты не усвоил материал внеклассного чтения, – перебила тетенька. – Выучишь – ответишь через неделю».
Вернувшись домой, я снова открыл книгу: «Хо-хо-хо! То-то! Эрр-рэк-кэк! Го-кок-ко! Чек, чек, чек! Чук-чук! и Ти-ти-тур! – зазвенело болото…»
Через неделю я опять было начал пересказывать книгу: Трах-та-та-тах! Шлёп, шлёп, шлёп…
«Опять не усвоил», – подосадовала тетенька, а ведь это так просто пересказать. Вот послушай: «Чики-чики-чики-чики! Ква-а-а-а-а! Прумб-бу-бу-бумм!.. Хо-хо-хо! Тук-тук-тук-эррррр! Ци-ци-ци! Твуть!..»
Молчание мальчиков
Помню, в детстве у меня была страсть сочинять и отправлять письма в никуда: в загадочные страны загадочным инкогнито.
В волшебные края меня заманивали почтовые марки, которые я в то время собирал. Марки я выпрашивал у девушек-почтальонов. Девушки появлялись со стороны Курского вокзала, двигались в сторону Красных ворот. А у Земляного Вала поворачивали на нашу улицу Казакова.
Почтальоны заходили в дома и опускали письма в почтовые ящики. Я поджидал их в подъездах и подворотнях, скрываясь от других мальчишек-конкурентов. «Тетенька, марки есть? Иностранные тоже?» Сердобольная тетенька отрывала «с мясом» очередное сокровище от конверта и протягивала мне.
Первая иностранная марка была венгерская. Придя домой и вдоволь насладившись созерцанием марки, я решил, что мир зеркален, и, ясно как день, в неизведанной Венгрии существует мальчик – мой двойник, с которым срочно надо подружиться.
Я взял ручку и принялся выводить фиолетовыми чернилами: «Дорогой друг, мне, как и тебе, семь лет, я, как и ты, учусь в первом классе “В”, я, как и ты, сижу за партой в предпоследнем ряду слева от прохода. Давай дружить и переписываться».
Проконсультировавшись с бабушкой, я сложил письмо фронтовым треугольником и, по малолетству не будучи знаком с творчеством Антона Павловича Чехова, написал: «Венгрия, школа № 325».
«Бабушка, а без марки дойдет?» – «Дойдет-дойдет. В войну доходило и сейчас дойдет», – безответственно успокоила меня бабушка, на мгновение взглянув на меня огромным глазом (второе стекло было заклеено плотной бумагой), и тотчас снова предалась чтению любимой «Джейн Эйр» или, скажем, «Женщины в белом».
Бумажный треугольник я опустил в почтовый ящик напротив нашего дома, возле чугунных ворот Физкульта. И стал ждать.
Венгерский друг не отвечал. Я беспокоился. Однажды мальчишка-враг из соседнего двора, у которого мать работала на почте, принялся меня дразнить и, кривляясь на все лады, пересказывать содержание фронтового треугольника. Я понял, что предан, и злодейская почтовая семейка умыкнула заветное послание.
Но не сдался и написал еще письма: неизвестному канадскому мальчику, неизвестному английскому мальчику, неизвестному итальянскому мальчику и неизвестному французскому мальчику…
Мальчики хранили молчание.
Пахучая жидкость
Помню, однажды в компании мальчиков старше меня года на три прогуливался по Суворовскому бульвару. Впереди шли две незнакомые девочки в школьной форме с белыми бантами на голове.
Один из мальчиков, Виталий Комар, сказал: «Я сейчас подойду к той, что слева, и укушу за сосок».
У меня потемнело в глазах.
Вскоре мы оказались в узкой тесной комнате коммуналки в Мерзляковском переулке.
Скинулись.
Мальчиковых денег хватило на флакон ярко-зеленого одеколона «Шипр».
На стол водрузили кастрюлю с жирным холодным супом. Чтоб не под сукнецо.
Старший мальчик Виталий Комар глотнул пахучую жидкость, крякнул от удовольствия, запил половником супа и пустил флакон по кругу.
Я запрокинул голову и…
От ужаса вылил одеколон за ворот рубашки.
Дома мама отругала за то, что не умею душиться.
Коммуналка
Накануне премьеры Юрий Георгиевич напился.
В темноте за кулисами прилег.
Оказалось, в гроб.
Уснул.
Начинается спектакль.
Гроб выносят на сцену.
Революционеры дают клятву отомстить врагам над телом павшего в справедливой борьбе товарища.
Тут Юрия Георгиевича укусила театральная блоха.
Он проснулся, почесался и сел.
Дали занавес.
Драка во дворе.
Крошечный Юрий Георгиевич (в пьяном порыве):
«Ах я вам мальчик?»
Хватает ружье, несется вниз.
Через секунду возвращается: под глазом синяк, зуб выбит, ружье сломано.
Ю. Г. (победоносно):
«Да-с… вот так вот!»
Пошел Юрий Георгиевич к приятелю-дантисту вставлять зубы.
Совместили приятное с полезным.
Результат: зубы вперед, самурайская улыбка, рот не закрывается.
Другой приятель – Витечка-Кулачищи-Чайники, выпил и исправил.
Сам Витечка, поддавши, терял свои зубы.
Жена носила их в сумке.
В ресторане Витечка кричал: «Галка, дай зубы!»
Кулачищи-Чайники ночевал у нас.
Звонок в дверь. На пороге пошатывается Габриэлов.
Габриэлов: «Почему не спрашиваете, кто я?» (в то время по Москве бродил убийца Ионесян).
Витечка: «Ну и кто ты?»
Габриэлов (легкомысленно): «Ионесян».
Витечка врезал.
Габриэлов очнулся в больнице.
Половины зубов как не бывало.
Приезжает Борух из Смоленска выступать в Верховном суде (подзащитному грозит вышка).
Поезд пришел утром.
С утра и начали.
Вечером уронил вставную челюсть в унитаз.
Спьяну не ухватить.
Шамкает: «Жизнь человека!.. Жизнь
