Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Ричард Докинз
о насекомых, мимикрирующих под помет, 82 (цитируется в 41)
упоминается, 275, 291
прерывистое равновесие, 229–52 (36)
о градуализме Дарвина, 244 (36)
“Большой палец панды”, 91 (34)
опровержение синтетической теории, 251 (35)
Редактором на новый “Эгоистичный ген” “ОЮП” назначило Хилари Макглинн, и мы с ней отлично поработали, но больше всего на работу над этим проектом повлияла моя подруга Хелена Кронин. Она помогала мне, а я – ей с ее собственной прекрасной книгой, “Муравей и павлин” (The Ant and the Peacock). Все, кого это касалось, сразу сошлись во мнении, что исходный текст “Эгоистичного гена” должен остаться без изменений, со всеми недостатками. Издатели считали, что изначальное издание стало культовым и нужно его сохранить. Артур Кейн, цитируя рецензию на книгу А. Дж. Айера “Язык, истина и логика”, назвал “Эгоистичный ген” “книгой молодого человека”. Дополнения, сомнения и украшения уходили в обширный раздел примечаний. И я предложил добавить две главы: одна называлась “Хорошие парни финишируют первыми” на тему моей одноименной телепрограммы “Горизонт” на Би-би-си (см. стр. 222), а другая называлась “Длинная рука гена”, и в ней излагалась сжатая версия “Расширенного фенотипа”. Эти дополнения увеличили размер нового издания “Эгоистичного гена” 1989 года почти в полтора раза по сравнению с первым изданием 1976 года.
Литературные агенты
Я говорил, что с книгой “Слепой часовщик” последовал за Майклом Роджерсом в “Лонгмен”. К тому времени у меня появился литературный агент, Кэролайн Дони из лондонского агентства “Питерс, Фрейзер и Данлоп”, которая заключила выгодную сделку с моим новым издателем (Майкл в драматических красках расписал это в своих мемуарах). Кэролайн связалась со мной после выхода “Эгоистичного гена” и за обедом в отеле “Рэндольф” в Оксфорде убедила меня, что иметь агента – стоящее дело и что она – хороший представитель их вида. И это оказалось правдой. Вместе с тем после выхода “Слепого часовщика” я стал получать все более настойчивые предложения от нью-йоркского литературного агента Джона Брокмана.
Джон славился в издательском мире – и славится до сих пор – своей жесткой и безжалостной манерой переговоров; но он никогда и не пытался этого скрывать (один журналист как-то заметил, что плавник кружащего вокруг тебя Брокмана виден издалека). Однако меня в нем привлекла абсолютная преданность науке и утверждению ее места в нашей интеллектуальной культуре. И он успешно исполнял свою миссию: его клиентура до сих пор состоит из ученых-естествоиспытателей (или философов и исследователей, пишущих на естественнонаучные темы), членов братства, которое он сам назвал “третьей культурой”, сознательно расширяя рамки, установленные Чарльзом Сноу. Дошло до того, что в круг клиентов “Брокман Инкорпорейтед” не входят лишь совсем немногие писатели, относящиеся к этой категории. Его сайт “Грань” (Edge) справедливо характеризовали как “онлайн-салон” для ученых и сопутствующих интеллектуалов. Авторство сайта – коллективное, как у некоторых блогов. Но важное отличие от блога состоит в том, что соавторы Брокмана попадают туда исключительно по приглашениям и принадлежат к тщательно отобранной элите. Я как-то написал, что у него самая представительная телефонная книжка в Америке; так вот, он неутомимо пользуется ею, чтобы продвигать науку и рациональное мышление, например, посредством ежегодного “Вопроса от Edge”.
Каждый год под Рождество Джон перетряхивает эту свою записную книжку и выпрашивает у тех, кого она содержит (как у своих клиентов, так и вне их круга), личные ответы на вопрос года. Типичный вопрос звучал, например, так: “Что было самым важным изобретением последних двух тысяч лет?” Особенно мне запомнился ответ моего друга Николаса Хамфри: очки, ведь без них никто старше среднего возраста не мог бы читать, а значит, был бы полностью беспомощен в нашей вербальной культуре. Я назвал спектроскоп: не то чтобы я считал его самым важным, но я запоздал с отправкой ответа, и когда у меня дошли до него руки, все более очевидные изобретения уже расхватали. Но спектроскоп тоже неплохой кандидат. Он выходит далеко за пределы того, что мог представить себе Ньютон: это инструмент, при помощи которого мы познали химическую природу звезд и поняли, увидев красное смещение света от удаляющихся галактик, что Вселенная расширяется, что она началась с Большого взрыва, и даже вычислили, когда это произошло.
Среди ежегодных брокмановских вопросов также были: “Расскажите о своей самой опасной идее”, “О чем вы изменили мнение и почему?”, “Каких вопросов теперь нет и почему?”, “Как интернет меняет образ ваших мыслей?”, “Какое ваше любимое глубокое, изящное или красивое объяснение?”, “О чем нам стоило бы побеспокоиться?” и “Во что вы верите, хоть и не можете этого доказать?” (В ответ на последний вопрос я описал свое убеждение, что жизнь, где бы во Вселенной ее ни обнаружили, будет устроена по-дарвиновски – см. стр. 459). Джон собирает ответы каждого года в книгу, с виду не слишком отличающуюся от множества других ежегодных антологий, пока не посмотришь на состав исполнителей и не сосчитаешь, сколько там нобелевских лауреатов, членов Национальной академии наук или Королевского общества или просто имен, известных в каждом доме (по крайней мере, в таких изобилующих книгами домах, где собираются интеллектуалы).
Когда Джон впервые связался со мной, многому из этого только предстояло произойти – но он уже вступил на путь ревностного служения науке, и я был впечатлен. Мне не хотелось расторгать счастливый союз с Кэролайн (а я в своей наивности и не предполагал, что разрыв писателя с агентом может переживаться как развод), но я согласился встретиться с Джоном и выслушать его предложение. Я и так собирался в турне с лекциями по Соединенным Штатам, так что достаточно было добавить к запланированному маршруту остановку на ферме в Коннектикуте, куда Брокманы по выходным выбирались из Нью-Йорка. Но случилось так, что поехал не “я”, а “мы”. И вот как это вышло.
Шел 1992 год, Дугласу Адамсу исполнялось сорок лет, и празднование его дня рождения запомнилось мне по особой причине. Именно там он познакомил меня с актрисой Лаллой Уорд, с которой был знаком с тех времен, когда “Доктор Кто” пребывал на вершине остроумия, потому что сам Дуглас был редактором сценария, а Лалла и Том Бейкер вносили свою лепту, исполняя ведущие роли с неподражаемой изобретательностью и иронией. На той вечеринке Лалла беседовала со Стивеном Фраем, когда Дуглас подвел меня к ним и представил нас друг другу. Дуглас и Стивен до нелепого выше ростом, чем мы с Лаллой, так что мы с ней оказались лицом к лицу друг с другом под готическим сводом из
