Таинственный Рафаэль - Константино д'Орацио
Это может вызвать у вас улыбку, но самые убедительные исследования, опровергающие эту теорию, основываются на наблюдении за формой ушей девушек – весьма различных. На самом деле, кроме броши и позы, у двух женщин довольно много общего. Можно было бы вообразить, что здесь изображены целомудренная и греховная ипостаси одной и той же женщины, но мы вновь должны понимать, что оперируем исключительно предположениями. Лучше просто насладиться этим зрелищем вибрирующей чувственности, которая сделала из них две иконы живописи эпохи Возрождения – два лица любовной страсти. Пухлые губы Форнарины, ее прищуренные глаза, ее нежная грудь, которой она едва касается рукой. И напротив – робкий взгляд Велаты, одетой в платье с мягкими и воздушными рукавами, на которых художник так мастерски передал игру светотени.
Эти две фигуры породили в последующие века поистине поражающий размерами рынок репродукций. Тот же Джулиано Романо, один из самых близких коллег Рафаэля, написал под давлением клиентов копию «Форнарины».
Может быть, чтобы разгадать притягательность тех, кого изобразил Рафаэль, нужно внимательно прочитать слова, которые он сам написал в письме к Кастильоне: «Для того чтобы написать красавицу, мне надо видеть много красавиц; при условии, что ваше сиятельство будет находиться со мною, чтобы сделать выбор наилучшей. Но ввиду недостатка как в хороших судьях, так и в красивых женщинах я пользуюсь некоторой идеей, которая приходит мне на мысль. Имеет ли она в себе какое-либо совершенство искусства, я не знаю, но очень стараюсь его достигнуть»[56].
Возможно, это не портреты, а лишь проекции идеала, в котором не стоит пытаться узнать черты реальной женщины.
Глава 10
Мечта Рафаэля
Рим оказал неожиданное действие на талант Санти. Со временем он стал входить во все большую связь с образами, мотивами, стилями и позами, подсмотренными при посещении древних руин и при чтении классических текстов. Год за годом, произведение за произведением он становился все более удачливым посредником между древней культурой и новой – все более возвращающейся к Античности во всех ее формах. Это непреодолимое влечение не останавливали даже крайне неблагоприятные ситуации. Со своим подмастерьем Джованни да Удине Рафаэль часто спускался в «подземные помещения, сплошь покрытые и наполненные гротесками, мелкими фигурами и историями, с лепными украшениями низкого рельефа»[57]. Теперь мы знаем, что речь идет о залах Золотого дома императора Нерона, но что не может не поражать и сегодня – это то, как Рафаэль смог придать этим изображениям столько живости и оригинальности.
Рафаэль становился все более удачливым посредником между древней культурой и новой.
Случай воспользоваться всеми этими эстетическими впечатлениями предоставил ему Бернардо Довици да Биббиена. Этому кардиналу папа Лев X был настолько благодарен за поддержку, оказанную во время выборов, что поселил его на четвертом этаже папского дворца. Тот немедленно приступил к оформлению своего нового жилья, выходящего окнами на собор Св. Петра со стороны дворика, Биббиена мечтал видеть его достойным древних римлян, изучению обычаев которых он посвятил всю свою жизнь. Кардинал не сомневался, что только Санти сможет справиться с такой задачей. Когда Биббиена был в отъезде, посредником между ним и Рафаэлем выступил Пьетро Бембо – до нас дошли фрагменты их переписки. Замечательный источник сведений об изображениях, которые иначе остались бы совершенно загадочными.
Вход в апартаменты должен был пролегать через небольшую украшенную гротескным орнаментом лоджию, которую Санти доверил Джованни – самому опытному в этом типе рисунка ученику. Юноша имел за плечами и опыт долгой учебы в Венеции у художника Морто (что в переводе значит «мертвый»), заработавшего себе такое имя частыми посещениями подземелий римских домов для изучения гротесков, а потому сумел оправдать ожидания и своего нового учителя.
Лоджия кардинала Биббиены испещрена сложным узором из фигурок, расположенных внутри выдуманной архитектурной конструкции вдоль всех стен помещения. Между небольшими беседками и тонкими колоннами, на которых развешаны полотна и гирлянды, порхают амуры и скачут экзотические и мифические звери: жирафы, слоны, верблюды, львы, орлы, грифы, обезьяны – самые разные создания, отвечавшие любви ко всему необычному, все более охватывавшей слои общества, на которые сыпались несметные богатства. Статуи, символизирующие времена года, нарисованные внутри стольких же ниш, подсказывают, что основной темой этих фресок был триумф сил природы во всех ее формах.
Рафаэль Санти. Стуфетта кардинала Биббиены. 1516 год, Апостольский, или Ватиканский, дворец
Казалось бы, перед нами исключительно языческое произведение, где нет места Божественному творению. Это подозрение превращается в уверенность, когда мы заходим в самую крохотную и драгоценную комнатку апартаментов – ванную, известную также как стуфетта кардинала Биббиены (см. иллюстрацию выше). Личная ванная была в те времена роскошью, доступной немногим. Кардиналу удалось провести туда воду, как горячую, так и холодную, и нежиться под ее струями он хотел в маленьком и уютном помещении, которое Рафаэль превратил в настоящую шкатулку. Впрочем, часть изображений балансирует на грани общественной морали. Кардинал известен в том числе тем, что написал «Каландра» – любовную комедию в либертинском стиле Бокаччо. В выборе тем для ванной Биббиена только подтвердил свою репутацию. Санти разработал сложное аллегорическое повествование, посвященное Венере и любви, в том числе в наименее целомудренных ее проявлениях. Вода вытекает из рогов бога Пана, созерцающего, как Венера готовится взойти на раковину, выйдя из воды. Одна гравюра тех лет показывает, что изначально Рафаэль хотел изобразить над головой богини Сатурна, которого оскопляет Зевс и семенем которого оплодотворяет море. Но кто-то, очевидно, посоветовал слегка сбавить накал – такое изображение стало бы слишком скандальным. В изображениях на противоположной стене художник, тем не менее, позволил себе некоторые эротические детали в передаче отпора, который Минерва дает Вулкану, изливающему семя на землю.